VI
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ
1884—1967
Сергей Митрофанович Городецкий родился в Петербурге в семье земского деятеля и писателя-этнографа. Учился в Петербургском университете, там с 1903 г. сблизился с Блоком, повлиявшим на формирование его таланта. Городецкий испытал также влияние идей Вяч. Иванова о преодолении декадентского индивидуализма в «соборности», о значении фольклора, о пути от «символа» к «мифу». Воспринял он и ритмическое богатство блоковского стиха, отступления от канонической метрики, «игру неточностями, возведенную в принцип». Лучшие произведения Городецкого создавались в 1905—1906 гг. — это книги «Ярь» и «Перун» (обе СПб., 1907). Молодой поэт вживался в древнеславянскую мифологию и народное творчество. В образах Ярилы и других мифических персонажей этих книг, частью заимствованных из трудов А. Н. Афанасьева и крестьянских поверий, а частью вымышленных, поэт воплотил стихийную мощь первобытного человека, игру и противоборство сил природы — «великой матери» всего живого. Язычески буйному праславянскому миру противостоит в книге «Перун» (раздел «Темь») современный город с его социальными контрастами, картинами каторжного труда, нищеты, где «лица — зрелище трущобных катастроф». Первые сборники Городецкого получили высокую оценку современников: Брюсова, Блока, Вяч. Иванова, Волошина. В дальнейшем ни одна из книг Городецкого не достигла художественного уровня «Яри». Почти незамеченной прошла «Дикая воля» (СПб., 1908). Книга «Русь. Песни и думы» (М., 1910) отразила неонароднические устремления автора, его мечту о широком читателе, но это обернулось невзыскательностью, легковесными декларациями («Русь! что больше и что ярче...»), сусальными образами сказочных «витязей» и «дев»; после «Руси» у автора обозначились расхождения с символистами, с Блоком.
В поисках новых путей Городецкий в 1911—1912 гг. становится одним из «синдиков» «Цеха поэтов», вместе с Н. Гумилевым прокламирует акмеизм. Провозглашенное новым течением приятие действительности, отказ от символистской мистики, от «текучести слова», графическая ясность изображения отвечали манере Городецкого, сложившейся в то время (сборники «Ива». СПб., 1913; «Цветущий посох. Вереница восьмистиший». СПб., 1914). Издержки акмеизма здесь — суженный взгляд на мир, самоуспокоенность (после пережитого «кризиса мировоззрения»); легковесность стихов остается. С лидерами акмеизма у Городецкого по существу не было близости. Весной 1915 г. завязывается его дружба с Есениным, с новокрестьянскими поэтами, он организует недолговечную группу «Краса». В начале мировой войны Городецкий оказался во власти шовинистических настроений («Четырнадцатый год. Пг., 1915»). В 1916 на Кавказском фронте, потрясенный развязанным турками кровавым геноцидом армян, создает стихи, вошедшие в его книгу «Ангел Армении» (Тифлис, 1918). В первые послеоктябрьские годы Городецкий не раз менял литературно-общественную позицию, сотрудничал в изданиях разной политической окраски. В 1920—1960-е годы он выпустил несколько книг, много переводил, писал оперные либретто, но не создал ничего значительного.
Изд.: Городецкий С. Стихотворения и поэмы. Л., 1974. («Б-ка поэта». Большая серия).
Ставят Ярилу.
Из цикла «Чертяка»: 1. На побегушках.
Из цикла «Сердце»: Городские дети.
Вол.
Неотвязная картина.
Нищая.
Лазарь.
«В начале века профиль странный...».
«Он верит в вес, он чтит пространство...».
Путница.
РОЖЕСТВО ЯРИЛЫ
В горенке малой
У бабы беспалой
Детей несудом.
Зайдет ли прохожий,
Засунется ль леший,
На свежей рогоже,
Алее моркови,
Милует и тешит,
Ей всякое гоже,
С любым по любови,
Со всяким вдвоем.
Веселая хата
У бабы беспалой.
Роятся ребята,
Середний и малый,
Урод и удалый,
Помене, поболе,
На волюшке-воле.
Отцов позабыла.
Пришел и посеял,
Кручину затеял,
Кручину избыла,
И то́мятся губы,
Засу́ха постыла,
Пустыни не любы.
«Где батько мой, мамо?»
— «За тучами, тамо,
Где ветер ночует».
— «Где батя, родная?»
— «За теми лугами,
Где речка лесная
Истоки пестует».
— «Где, мамо, родимый?»
— «За теми ночами,
Любимый.
Где месяц жарует».
Весною зеленой
У ярочки белой
Ягненок роженый;
У горлинки сизой
Горленок ядреный;
У пегой кобылы
Яр-тур жеребенок;
У бабы беспалой
Невиданный малый:
От верха до низа
Рудой, пожелтелый —
Не, не, золоченый!
Ярила!
20 июня 1905
СТАВЯТ ЯРИЛУ
Оточили кремнёвый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер.
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа —
Липовый ствол
Обнаженный.
Впереди, седовласый, космат,
Подвигается старый ведун.
Пережил он две тысячи лун,
Хоронил он топор.
От далеких озер
Он пришел.
Ему первый удар
В белый ствол.
Вот две жрицы десятой весны
Старику отданы.
В их глазах
Только страх,
И, как ствол, их белеют тела.
Так бела
Только — нежное дерево — липа.
Взял одну и подвел,
Опрокинул на ствол,
Привязал.
Просвистел топором —
Залился голосок
И упал.
Так ударился первый удар.
Подымали другие за ним
Тот кровавый топор,
Тот кремневый топор.
В тело раз,
В липу два
Опускали.
И кровавился ствол,
Принимая лицо.
Вот черта — это нос.
Вот дыра — это глаз.
В тело раз,
В липу два.
Покраснела трава,
Заалелся откос,
И у ног
В красных пятнах лежит
Новый бог.
16 июля 1905
ИЗ ЦИКЛА «ЧЕРТЯКА»
1
НА ПОБЕГУШКАХ
Был я маленьким чертякой,
Надо мной смеялся всякой,
Дергал хвост и ухо вил.
Огневик лизал уста мне,
Земляник душил на камне,
Водяник в реке томил.
Ведьмы хилые ласкали,
Обнимали, целовали,
Угощали беленой.
До уморы, без отдышки,
Щекотали в самой мышке,
Рады одури шальной.
На посылках пожелтелый,
Я, от службы угорелый,
Угомону не знавал.
Сколько ладану, иконок,
Из пустых святых сторонок
Для других наворовал.
Никакой не знал услады,
Только бабочки да гады,
Мухой сердцу угоди.
А над белым, белым тельцем
Воздыхающим сидельцем
Приневоленный сиди.
24 мая 1906
ИЗ ЦИКЛА «СЕРДЦЕ»
ГОРОДСКИЕ ДЕТИ
Городские дети, чахлые цветы,
Я люблю вас сладким домыслом мечты.
Если б этот лобик распрямил виски!
Если б в этих глазках не было тоски!
Если б эти тельца не были худы,
Сколько б в них кипело радостной вражды!
Если б эти ноги не были кривы!
Если б этим детям под ноги травы!
Городские дети, чахлые цветы!
Всё же в вас таится семя красоты.
В грохоте железа, в грохоте камней
Вы — одна надежда, вы всего ясней!
1907
ВОЛ
Жил Вол, возы возил
И выю под ярмом носил —
На то и Вол он был.
Но вой весенних сил
Его однажды пробудил.
Ярмо и кол
Он на куски разбил —
В луга ушел,
И волен Вол до ночи был.
Когда же вечер ночь привел
И землю страхом затемнил,
Вол взвыл
И к воле хвост поворотил.
А утром выю воз опять сдавил,
На то и был он Вол.
<1908>
НЕОТВЯЗНАЯ КАРТИНА
День тяжелый, мутно-серый
Настает.
Кров земли одервенелой
Плуг дерет.
Десятину распахали
В серый прах.
Петухи кричать устали
На плетнях
Сохнут вскопанные комья,
Мрёт трава.
Даль безлесья и бездомья
Вся мертва.
Лихо вьется по дороге
Злая пыль.
Это вымысел убогий
Или быль?
1909
НИЩАЯ
Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.
День был морозный и ветреный,
Плакал ребенок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.
Молвил я: «Бедная, бедная!
Что ж, приими мой пятак!»
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.
Гнется дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куешь?
Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?
Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе, незвано, непрошено,
Треплет твою красоту?
Ну-ка, вздохни по-старинному,
Злую помеху свали,
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!
1910
ЛАЗАРЬ
Под окно мое, окошко, тихо ка́лики пришли,
Смирноглазые, седые, дети бедственной земли.
И про Лазаря запели дружно, ладно, не спеша,
Будто в этом теле давнем трепетала их душа.
Что мне Лазарь, что мне беды, а заслушался и я
Этой песни заунывной, как иного соловья.
Не слова мне пели: пело безголосое житье,
Засмотревшееся в бездну мировое бытие.
Старец нищий и старуха тосковали: где любовь,
Где земли, подъятой к счастью, нераспаханная новь?
Так легко они сплетали испитые голоса,
Будто с пеньем этой песни исходили небеса.
И с улыбкою лучистой все морщины их цвели,
Будто нету лучше песни для людей и для земли.
<1912>
* * *
Анне Ахматовой
В начале века профиль странный
(Исто́нчен он и горделив)
Возник у лиры. Звук желанный
Раздался, остро воплотив
Обиды, горечь и смятенье
Сердец, видавших острие,
Где в неизбежном столкновенье
Два века бились за свое.
<1913>
* * *
О. Э. Мандельштаму
Он верит в вес, он чтит пространство,
Он нежно любит матерьял,
Он вещества не укорял
За медленность и постоянство.
Строфы послушную квадригу
Он любит — буйно разогнав —
Остановить. И в том он прав,
Что в вечности покорен мигу.
<1913>
ПУТНИЦА
Я дал ей меду и над медом
Шепнул, чтоб слаще жизнь была,
Чтоб над растерзанным народом
Померкнуло созвездье зла.
Она рукой темно-янтарной
Коснулася моей руки,
Блеснув зарницей благодарной
Из глаз, исполненных тоски,
И тихо села на пороге,
Блаженством сна озарена.
А в голубой пыли дороги
Всё шли такие ж, как она.
Май—июнь 1916
Ван