ВИЛЬГЕЛЬМ ЗОРГЕНФРЕЙ

1882—1938

Вильгельм Александрович Зоргенфрей — поэт и переводчик, близкий к символизму. Родился в Аккермане, в семье военного врача. Отец был немец, мать — армянка. Учился на математическом факультете Петербургского университета, затем в Технологическом институте, служил в Министерстве торговли и промышленности. Впервые выступил в печати в 1902 г. с рецензией, затем изредка печатал стихи в символистских и сатирических журналах. После революции занимался переводами; для издательства «Всемирная литература» переводил Гердера, Гейне, Гёте, Грильпарцера. В 1922 г. выпустил единственный сборник «Страстная суббота» (Пг.), куда вошли и ранние стихи. Как лирический поэт, Зоргенфрей находился под сильнейшим влиянием Блока вплоть до ученического заимствования и копирования его образов и ритмов. Познакомившись с Блоком в 1906 г., до конца его дней Зоргенфрей оставался одним из самых преданных спутников. Ему посвящено блоковское стихотворение «Шаги командора». После смерти Блока Зоргенфрей написал о нем воспоминания («Записки мечтателей». 1922 № 6), отмеченные матерью и теткой поэта как наиболее «трогательные» и «благоговейные» из всего тогда о нем опубликованного. «Благословенной памяти Александра Александровича Блока» посвящена и «Страстная суббота». В дореволюционной лирике Зоргенфрея доминирует одна тема, обозначенная в заглавии первого раздела этого сборника: «Кладбище». Наибольший интерес представляют его стихи, созданные в 1920-е годы под несомненным влиянием «Двенадцати» Блока и проникнутые трагической иронией.

Зоргенфрей был незаконно репрессирован в 1938 г., реабилитирован посмертно.

* * *

Прошлой ночью знобко пела вьюга,
Снег сковал густую зелень елей.
Поутру пришла моя подруга,
Принесла венок из иммортелей.

Вся в снегу железная решетка,
Вся в снегу встречает солнце утра,
На морозе ласково и четко
Расцветают краски перламутра.

Ты с креста стряхнула легкий иней
И венок к распятью прикрепила.
Зацвела над снежною пустыней
И вздохнула тихая могила.

Уходя, ты крест поцеловала...
Миг свиданья беден был и краток,
Но на влажном зеркале металла
Детских губ остался отпечаток.

<1904—1907>

352

* * *

Страшно. Ушли, позабыли,
Громко смеялись окрест.
Знак завершившейся были —
Черный, из дерева крест.

Умер. Мой гроб заколочен,
Крепко гвоздями забит.
Прах осквернен, опорочен,
Всеми забыт.

Мертвый я Богу покорен,
Медленно тлею в гробу.
Знаю, конец мой позорен —
Мне ль переспорить судьбу?

Мирно лежу под землею.
Жду. Завершился подсчет.
Поверху мутной рекою
Время течет.

<1904—1907>

* * *

День сгорел. Поплыли в сумрак черный
Терема, бойницы и зубцы.
Собирались к паперти соборной
Христа ради нищие слепцы.

Проходил с царицей царь к вечерне,
Проходил, стрельцами окружен.
Позади — нестройный ропот черни,
Гром оружья, колокольный звон.

У слепых безрадостные лица,
И лампады меркнут, не горя,
И, понурясь, бледная царица
Оперлася на руку царя.

Из казны, казны своей богатой
Царь дарит убогих и слепцов.
Следом ходит шут его горбатый,
Тешит двор игрою бубенцов.

353

Потускнели ризы и оклады,
Замер, смолк слепых убогий хор...
Царь с царицей, стоя у ограды,
На высокий крестятся собор.

За оградой — рев и гул победный,
Вкруг царя — бояре и попы.
Ходит шут, звенит игрушкой медной
И мигает в сторону толпы.

Сентябрь 1906

НАД НЕВОЙ

Поздней ночью над Невой
В полосе сторожевой
Взвыла злобная сирена,
Вспыхнул сноп ацетилена.

Снова тишь и снова мгла.
Вьюга площадь замела.

Крест вздымая над колонной,
Смотрит ангел окрыленный
На забытые дворцы,
На разбитые торцы.

Стужа крепнет. Ветер злится.
Подо льдом вода струится.

Надо льдом костры горят,
Караул идет в наряд.
Провода вверху гудят:
Славен город Петроград!

В нише темного дворца
Вырос призрак мертвеца,
И погибшая столица
В очи призраку глядится.

А над камнем, у костра,
Тень последнего Петра —
Взоры прячет, содрогаясь,
Горько плачет, отрекаясь.

Ноют жалобно гудки.
Ветер свищет вдоль реки.

354

Сумрак тает. Рассветает.
Пар встает от желтых льдин,
Желтый свет в окне мелькает.
Гражданина окликает
Гражданин:

— Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин
Или нет?

— Я сегодня, гражданин,
Плохо спал!
Душу я на керосин
Обменял.

От залива налетает резвый шквал,
Торопливо наметает снежный вал —
Чтобы глуше еще было и темней,
Чтобы души не щемило у теней.

1920

* * *

Еще скрежещет старый мир,
И мать еще о сыне плачет,
И обносившийся жуир
Еще последний смокинг прячет.

А уж над сетью невских вод,
Где тишь — ни шелеста, ни стука —
Всесветным заревом встает
Всепомрачающая скука.

Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,

Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта.

Сегодня то же, что вчера,
И Невский тот же, что Ямская,
И на коне, взамен Петра,
Сидит чудовище, зевая,

355

А если поступью ночной
Проходит путник торопливо,
В ограде Спаса на Сенной
Увидит он осьмое диво:

Там, к самой паперти оттерт
Волной космического духа
Простонародный русский черт
Скулит, почесывая ухо.

Октябрь 1920

356

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.