ИВАН РУКАВИШНИКОВ
1877—1930
Иван Сергеевич Рукавишников, родом из Н. Новгорода, из сверхбогатой купеческой семьи, порвал с ней, был проклят отцом, «прозябал без гроша» в петербургских «номерах». Писал с графоманским обилием; его «Собрание сочинений» (СПб.; М., 1901—1925) ко времени революции насчитывало 15 довольно толстых томов, из них 6 стихотворных (обычно по плану «Бог», «Я», «Любовь», «Людям» и т. п.). Стиль его — результат скрещивания поэтики Сологуба и Бальмонта: с неопределенным ужасом тоски, смерти, мрака, с гипнотически повторяющимися рефренами. Много экспериментировал, пока не нащупал свою форму, создав «напевный стих», и после революции перешел на него почти целиком. Здесь — одно из первых его стихотворений в этой форме. «Безусловно талантливый, работающий, думающий, он совершенно лишен чутья поэтов — вкуса», — писал о нем Гумилев. После революции Рукавишников преподавал в Брюсовском институте и писал в «Литературной энциклопедии» 1925 г. фантастические статьи о самых вычурных строфических формах.
СКОМОРОШЬЯ
Аль не пригож я? Аль не хорош я?
Аль колпак мой без бубенцов?
Аль частушка скоморошья
Не для девок да молодцов?
Ась?
Коль уж замотался смолоду без дела,
В гусли брякай, рад не рад.
Плыла лебедь, плыла бела
Морем-окианом на Царьград.
Ишь ты, куда!
Плыла лебедь к Цареграду.
Глядь — кораблик на пути.
Эй, мои ноженьки! Нету сладу,
Так и рвутся в пляс пойти.
Да и с присядочкой!
На пути кораблик, значит.
В лебедь пушка: тарарах!
Бела лебедь стонет-плачет.
Бонба мимо — все ж таки страх.
А то нешто легко!
Как возговорит-восплачет лебедь-птица:
— Я же вам не делала, добры люди, зла... —
Эй, расступись! Лихоманка-плясовица
Скомороха забрала.
Выходи, что ль, молодуха!
А из града Цареграда
Рыбина страшенная тут как тут.
Хвостом двинет... ой, дид, лада!
Всем матросикам капут.
Не пали, значит, здря ума.
Суздальцы, владимирцы дошлые ребята.
Аль там кто про чарочку? Есть грешок.
Ох, Русь матушка бедна да таровата.
Сыпь алтыны, сыпь в мешок!
И пятак крестовик не худо.
Али пляшем мы не хватски...
Стой! Кит с лебедью плывут.
Палят пушки цареградски,
Гостей в гости ждут-зовут.
На холостую, стало, палят, без вреда.
Домрачеи-бахари, плясуны-гусельнички...
Аль не нами Русь красна?
Бедность да заботушка, сосенки да ельнички.
А во пору страдную ни отдыха, ни сна.
А ты, дедка, не плачь. К слову пришлось. Еще спляшем.
Аль не пригож я? Аль не хорош я?
Сыпь, частушка скоморошья!
Шире, круг!
Эх, тоска без козен да без свайки,
Без винца, без песни-пустобайки.
Ах и станем говорить-выговаривать, черно-набело выворачивать.
Пошел лыко драть на гору.
Был май месяц в зимню пору.
Глядь: плывет на карасях
Синя речка на рысях.
Что тут делать! Смех и слезы.
Подрубил я три березы.
Одну маковую, другу караковую, третью так себе.
Перву кинул — недокинул.
Втору кинул — перекинул.
Третью кинул — не попал.
Сутки без году искал.
Синя речка испугалась,
В поднебесья поднималась,
Мне остались караси.
Вот что было на Руси.
А про лебедя с рыбиной аль запамятовали?
Да что тут долго мекать! Она — царевна, он — царевич!
Поженились, в баньку пошли, в турецкую.
Пляшут турки лихо-хватски,
Палят пушки цареградски.
Опять же на холостую.
Аль не пригож я? Аль не хорош я?
Стой, частушка скоморошья!
Буде! Пятки на лавку хотят, сапожки каши просят.
Пойдем считать, много ль в мошну накладено.
<1914>