Владимир Лазаревич Паляков вошел в поэзию начала века как «автор одного стихотворения»: «Песни спеты, перепеты...» (ощущавшегося едва ли не как отклик на знаменитые строки Мережковского «...Слишком ранние предтечи слишком медленной весны»). Его процитировал Блок в статье «Противоречия» как символ времени. Блок называл Полякова «печальным, строгим, насмешливым, умным и удивительно привлекательным юношей... Он много молчал, а когда говорил, это было... остро и метко... В Полякове дремала, кажется, настоящая злоба; какие-то искры подлинного, поэтического, неведомо на что направленного восторга вспыхивали на его красивом и нежном лице... Кроме того, все, что дремало в нем, было подернуто глубокой усталостью». Выходец из богатой семьи, студент-юрист, напечатавший при жизни лишь несколько стихотворений, он умер в Париже неполных 25 лет. Посмертный его сборник («Стихотворения». СПб., 1909) Брюсов рецензировал вместе с таким же сборником Ю. Сидорова: «...в Ю. Сидорове как поэте было более широты, а в В. Полякове — более остроты... Стихи В. Полякова не первые опыты автора, которому предстоит долгий путь совершенствования, но твердо, уверенно начатая речь, которая только была оборвана на первых словах».
Мы — дети ваши. Пред судом
Больных детей отцы неправы —
И мы покинули ваш дом
И ваши скучные забавы.
В веселый час вы рождены,
Герои позабытой чаши...
Не вы одни осуждены:
И нас осудят дети наши!
Песни спеты, перепеты —
Сердце бедное, молчи:
Все отысканы ответы,
Все подделаны ключи;
Мы — последние поэты,
Мы — последние лучи
Догорающей в ночи,
Умирающей планеты...
После нас — ночная тьма,
Процветание науки,
Протрезвление ума,
После нас — ни грез, ни муки,
Бесконечная зима
Безразлично-серой скуки.