Любовь Никитична Сто́лица (урожденная Ершова) сумела стать заметной в пестром хоре поэтов 1910-х годов. Ее лирическая героиня — воплощение стихийных, «языческих» сил, увиденных поэтессой в современной деревенской Руси. Этот образ в первой книге стихов Сто?лицы «Раиня» (М., 1908) привлек Волошина «свежестью и подлинностью». Гумилев на страницах «Аполлона» отметил смелость, силу и законченность стихов Сто?лицы; на Брюсова же они произвели впечатление «нарочитости и придуманности». Действительно, годовой круг крестьянского труда и быта в сборнике «Русь» (М., 1915) был стилизован в тонах патриархальной идиллии, дан с праздничной, цветистой красивостью. В сборнике «Лада» (М., 1912), где славянский фольклорный образ героини — проявление «мировой девичьей души», звучали заклинания, обращенные к буйным стихиям земли, к облакам и радуге, к «шалым» силам плоти.
Перу Сто́лицы принадлежит роман в стихах «Елена Деева» (1916), критические статьи о Блоке, Клюеве.
В 1920 г. Сто́лица эмигрировала; в своем творчестве постоянно возвращалась — теперь издалека — к не менявшейся с годами поэтической теме.
В лазури спешный птицелет,
В лесах — соборованье золотом.
Мой дух земной страшится — ждет
Под вскинутым осенним молотом.
Печалясь, вянут тополя,
Но птицам облачность раздвинута!
Больная нищая земля
Для гнезд лазоревых покинута...
Над головой шуршанье крыл —
Летят и ловкие, и валкие...
— А ты, мой разум, много ль сил —
В тебе, чтоб сторгнуть страхи жалкие?
Ужель тебя своей судьбой
Скитальцы воздуха не радуют?.. —
Птенец жемчужноголубой
К моим ногам внезапно падает.
Застыл агатовый глазок
В тоске мертвеющей усталости,
А птичий рой далек, высок
Над ним пронесся, чуждый жалости.
Застыть и мне средь нив-пустынь?
Иль гласом осени приказано,
Дерзнуть — взлететь в Святую Синь,
С которой древле сердце связано?!
Увы! Мой дух страшится, ждет...
Как жажду, жажду детской веры я!
Над головой эфиромет
Вздымает крылья желто-серыя.
<1908>
Кручу, тяну я снежный лен,
Пряду, пряду свой зимний сон,
А окна застит белый лёт —
То снег идет, то снег идет...
Кружись,
Веретено!
Снежись,
Земное дно!
Виется мысль, прядя любовь,
Шумит, бежит, кружится кровь —
И спряжен лик зимы светлей,
И скручен вихрь златых кудрей...
Кружись,
Девичья кровь!
Спрядись,
Моя любовь!
Кручу, тяну я снежный сон,
А очи застит зимний лен,
И тише мыслей белый лёт —
Любовь идет, любовь идет.
<1908>
Перламутром на поляне горы ледяные.
Синим утром кверху сани тяну, тяну я.
Сладок иней жадной груди! Крепну силою...
На вершине. — Люди, люди, вас забыла я! —
В шири, дали, льды, снеговья сердце кинула,
От печали за любовью санки двинула...
Вновь буран!
Великан
Легконог
Меня настиг,
У салазок плюш
Обмял,
В голубую глушь
Помчал,
Вдруг приблизил чудный лик:
Это бог...
Приседают, словно бабы, вехи пьяные,
Колыхают нас ухабы разливанные...
— Летом жданный, данный вьюгой, поцелуемся...
Сквозь туманы друг на друга полюбуемся...
Как он быстр,
Златоус!
Мне нагреб
Алмазных бус,
Льдяных искр!
Жаркой вьюгой друг
Мне пел
И вертел, летел, летел...
Вдруг —
В сугроб.
<1908>
Ночь голубая!
Вот — я нагая,
Смуглая, дрёмная
Дочерь твоя.
Сладкоголосая,
Простоволосая,
Мать моя темная,
Пестуй меня!
Передала ты
В косы мне злато,
В тело прекрасное
Темную кровь, —
И зародилась я
С радостью, с милостью
Вешняя, красная
Всем на любовь.
В Ладину зыбку
С томной улыбкой,
Синеочитая,
Ты погляди!
Млеко сребристое
Пьяное, чистое
В губы несытые
Лей из груди...
Чтоб вырастала я
Буйная, шалая,
Чтоб затаила я
Женскую мочь,
Пой и корми меня,
Вьявь и по имени
Матушка милая,
Темная ночь!
<1912>
Красная сморода,
Белая рассада
В пустыре ухожены,
Крепко огорожены.
Полет огороды,
Соблюдает гряды
Параскева-Пятница —
За работниц ратница.
В шёлковой запаске,
В очипке жемчужном,
Стопы ж необутые,
Льнет трава к ним, путая.
Очи полны ласки
К девкам и замужним,
Плещут руки белые,
Бабье дело делая.
Вскинет, сбыв работу,
Грабли золотые —
Затевает, кликая,
Игрище великое.
И кружат без счету
Люди холостые
Вслед ей хороводами
Между огородами.
А среди пригрева
Тещи да свекрови,
Матери со сватьями
Ждут, пестрея платьями.
Лада-Параскева,
Дай почин любови!
Обрати же, милуя,
Ты лицо к нам милое.
<1915>
Дела творятся вешние:
Высокие скворешники
В поднебесье поют
И синие подснежники
В проталинах цветут,
И все коровы телятся
На солнечных дворах,
И под землей шевелятся
Родители в гробах.
Свое я дело сделаю:
Теленка неумелого
Я с пальца напою
И с блеском зуба белого
Веснянку пропою,
И дам глаза неясные
Лазоревым глазам
И губы еле красные —
Малиновым губам!
<1915>