Михаил Леонидович Лозинский, известный советский переводчик, начал — как это обычно бывает — с собственных произведений. Сборник «Горный ключ» (М.; Пг., 1916; 2-е изд. 1922) включал стихи 1906—1913 гг. В ту пору Лозинский был студентом: в 1908 г. окончил юридический факультет Петербургского университета, а спустя пять лет — филологический. В 1914 г. поступил на службу в публичную библиотеку и оставался там более двадцати лет. После Октября, став одним из членов редколлегии издательства «Всемирная литература», основал студию, где осуществлял на практике идею коллективного перевода. Блок заметил в дневнике 1920 г. по поводу работы Лозинского-переводчика: «Глыбы стихов высочайшей пробы». Он дал русскому читателю Эредиа, Леконта де Лиля, Киплинга, Мольера, Корнеля, Лопе де Вега, Шекспира и мн. др. Литературный подвиг — перевод «Божественной комедии» Данте. (Подсчитано, что за 35 лет Лозинский перевел 80 000 стихотворных строк и 500 печатных листов прозы.) О своей оригинальной поэзии отзывался критически: «Я писал стихи архисубъективные. Это были сладкозвучные ребусы, смысл которых скоро темнел для меня самого». Усредненно-символистская поэтика «Горного ключа» (Лозинский был близок к «Цеху поэтов» и журналу «Гиперборей», но в стихах больше ощутимы воздействия Блока, Брюсова, реже Кузмина) вторична, тогда как в переводах с западных языков всегда узнаваем его собственный почерк (сам Лозинский считал, что «индвидуальность поэта-переводчика сказывается в его мастерстве»).
Бесконечною тоскливостью
Льются дни и ночи.
Быль земли давно рассказана
Речью однозвучной.
Торопливой теплясь живостью,
Смотрят в вечность очи.
Мне моя душа навязана,
Как недуг докучный.
1909
Помню солнце, блеск над прудом,
Струи легкие фонтана.
Сердце было нежно пьяно
Забвенным чудом.
В серебристо-чёрном парке
Стлались тени неживые.
Мне в тот день блеснул впервые
Твой взор неяркий.
Только ты, Единый Сильный, —
Вождь гордыни соблазненной.
Дивен путь уединенный
От жизни пыльной.
От плененных нежным светом
Мы уходим гулким адом.
Дразнят скалы жёлтым ядом,
Немым приветом.
Глубже, круче путь волнистый,
А над нами, над пустыней
Всё уходит воздух синий,
Бездумно-чистый.
1909
Терялись луг и небеса
Во влажной мгле и убеленной.
Я слышал женщин голоса,
Слабеющие удаленно.
Всё было чувству моему
Так недосказанно-знакомо,
Как будто я сейчас пойму,
Что было раньше, где-то дома,
Что этой млечностью тепла
В мое лицо давно дышало,
Как будто память назвала
Свое предвечное начало.
И было всё со всех сторон
Успокоительно-незвонко,
Как слабый и счастливый сон
Проплакавшего ночь ребенка.
1910