ВАСИЛИЙ КОМАРОВСКИЙ

1881—1914

Граф Василий Алексеевич Комаровский, сын шталмейстера императорского двора, окончил лицей, учился в университете; тяжелая душевная болезнь — чередование приступов буйства и полос чудаческого добродушия — помешала ему кончить курс. «Несколько раз сходил с ума и каждый раз думал, что умер; когда умру, вероятно, буду думать, что сошел с ума», — говорил он Д. Святополку-Мирскому. Первая публикация (рассказ из римской жизни) — в 1912 г., единственная книга стихов «Первая пристань» — в 1913 г. Умер в психиатрической больнице. Всю жизнь прожил в Царском Селе, стихи о поездках в Италию писал по воображению. Символистическим перифразам он предпочитает «парнасскую» экзотическую лексику: «аргира» (серебро), «бармы» (царское оплечье), «крипты» (тайнохранилища), «литии» (церковные песнопения), «квадриги» (колесницы), «Симплегады» (Босфор), «Зоя» (жена трех византийских императоров XI в.) — все это в одном стихотворении. Толчок культу Царского Села дал Ин. Анненский, но его пейзажи тоньше и бесплотнее, чем образность Комаровского (который профессионально занимался и живописью), и позднейшая поэтика (не только «царкосельская») Гумилева, Ахматовой и Мандельштама гораздо больше опирается на Комаровского, чем на Анненского.

* * *

Где лики медные Тиверия и Суллы
Напоминают мне угрюмые разгулы,
С последним запахом последней резеды
Осенний тяжкий дым вошел во все сады,
Повсюду замутил золо́ченные блики.
И черных лебедей испуганные крики
У серых берегов открыли тонкий лед
Над дрожью новою темно-лиловых вод.
Гляжу: на острове посередине пруда
Седые гарпии слетелись отовсюду
И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?

.....................................................................

И тяготит меня сиреневая ночь...

1912

* * *

Самонадеянно возникли города,
И стену вывел жадный воин,
И ядовитая перетекла вода,
Отравленная кровью боен.

687

Где было всё и бодро и светло,
Высокий лес шумел над лугом,
Там дети бледные в туманное стекло
Глядят наследственным недугом.

И девушка раскрашенным лицом
Зовет в печальные вертепы;
И око мертвое, напоено свинцом,
Глядит насмешливо и слепо.

Заросшим следом Авелевых стад
Идти в горячем ожиданьи?
Где игры табунов раздолье возвестят
Своим неукротимым ржаньем?

Где овцы тучные, теснясь, перебегут
По зеленеющим обрывам,
К серебряным ручьям блаженно припадут
Глотками жажды торопливой?

Так: прежде хищника блестел зеленый глаз,
Стервятник уносил когтями.
И бодрствовал пастух, и опекая, пас,
И вел обильными путями.

Но вымя выдоил, и нагрузил коня,
Повсюду осквернивший руку:
По рельсам и мостам железом зазвеня,
Несет отчаянье и скуку.

И воды чистые, они не напоят,
Когда по нивам затопленным
Весенний табунок понурых жеребят
Тоскует стадом оскопленным.

1912

* * *

Изгнанники, из тьмы пещер
Мы провожали жадным взгядом
По морю яркому надменный бег галер,
Перебегавших к Симплегадам.

Исчезли. Взор блуждает, туп,
Печаль поет свои литии.
Но в криптах памяти воскресла радость труб,
Аргира в бармах Византии.

688

Под истязаниями вериг
Зажглись языческие ласки.
Победы вспомнились разубранных квадриг,
Пиров полуночные пляски.

Как будто в позабытый скит,
В пустыню каменного зноя,
Стопою легкою императрица Зоя
Вошла — и сердце бередит.

1911

ИЗ ЦИКЛА «ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ»

Как Цезарь жителям Алезии...

В. Брюсов

Как древле — к селам Анатолии
Слетались предки-казаки,
Так и теперь — на Капитолии
Шаги кощунственно-тяжки.

Там, где идти ногами босыми,
Благословляя час и день,
Затягиваюсь папиросою
И всюду выбираю тень.

Бреду ленивою походкою
И камешек кладу в карман,
Где над редчайшею находкою,
Счастливый, плакал Винкельман!

Ногами мучаясь натертыми,
Накидки подстилая край,
Сажусь — а здесь прошел с когортами
Сенат перехитривший Кай...

Минуя серые пакгаузы,
Вздохну всей полнотою фибр
И с мутною водою Яузы
Сравню миродержавный Тибр!

1913

689

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.