Валентин Иннокентьевич Кривич был сыном Ин. Аненнского, учился в Царскосельской гимназии и прожил в Царском Селе почти всю жизнь, стихи писал смолоду. Большой близости между отцом и сыном не было, в характере сына были черты снобизма и прожектерства, а в стихах его сам Анненский находил преимущественное влияние не свое, а Бунина (и, можно добавить, Блока), хотя не упустил отметить некоторую «согбенность в тоне», явно родственную ему самому (такова единственная книга Кривича «Цветотравы». СПб., 1912). После смерти отца именно на Кривича легла забота о разборке архива, издании стихов, подготовке воспоминаний. Он стал как бы представителем Ин. Анненского в глазах младшего поколения, и от этого в собственных его стихах стало больше отцовских настроений: одиночества, тоски, бессонницы, безысходности, смерти. По большей части эти поздние стихи Кривича не печатались; три последних стихотворения нашей подборки публикуются впервые (ЦГАЛИ). До революции Кривич служил в Министерстве путей сообщения, после революции редактором научно-технических издательств, бедствовал, голодал, умер от туберкулеза.
О, исторгни ржавую душу...
Мне даны слова и правила,
И, послушный, я живу...
Но душа моя заржавела
В тусклой грезе наяву.
Чинно шахматы раздвинуты,
Строгий царствует покой —
И пылится жребий, вынутый
Равнодушною рукой.
Дремлет сила неизжитая...
А из мрака на нее
Тупо смотрит сонно-сытое
И немое забытье.
<1909>
В каких полях меня встречала
Душа смятенная твоя?
Наш путь начертан изначала
На ветхой карте бытия.
Ты ждешь ли ярких откровений,
Иль будем вместе с этих пор
Топтать истертые ступени
И жизни выцветший ковер?..
Но если тайну разгадали —
В ней нет предчувствий волшебства.
Сквозят осенние эмали,
Шуршит осенняя листва, —
И трезвый день грозит расплатой,
А ночь придет — простит опять...
В пустом саду, меж серых статуй
Больней и ярче вспоминать,
Что где-то там, за гранью были,
Лучи неведомой звезды
Для новой жизни оживили
Захолодевшие следы...
1909
Тают ночи, гаснут зори,
И от сумерек земли
Каждый вечер в зыби моря
Уплывают корабли.
Каждый вечер вниз на плиты,
К суетливым пристаням,
Побежденный и забытый,
Я схожу по ступеням...
Всем ненужный, всем далекий,
Дни у жизни я краду...
Каждый вечер, одинокий,
Всё чего-то грустно жду...
К далям темным и печальным
Ветер гонит облака...
И не мне платком прощальным
Машет тонкая рука...
Но влечет на темной грани
Сердце брошенное жечь
В горе чуждых расставаний,
В ярком счастье чуждых встреч.
1912
Люди метались, как звери,
Прятались тени в углы...
Хлопали окна и двери,
Жутко трещали полы.
Билось.. ломалось... кололось...
В гордой застылости зал
Пьяный надорванный голос
Пьяную песню кричал...
А под березой разлатой
На перекрестке дорог
Плакали жалко пенаты,
В серенький сжавшись комок...
Март 1917
Заболело — не излечится —
Смертной болью бытие...
Мышью загнанною мечется
Сердце утлое мое.
Ждет, и верит, и пугается,
И не верит... А пока
Всё труднее напрягается
Ослабевшая рука...
Это днем. А ночью олово
Тонко-серой тишины,
И туманно мучат голову
Полумысли, полусны...
1921