ВАЛЕНТИН КРИВИЧ (АННЕНСКИЙ)

1880—1936

Валентин Иннокентьевич Кривич был сыном Ин. Аненнского, учился в Царскосельской гимназии и прожил в Царском Селе почти всю жизнь, стихи писал смолоду. Большой близости между отцом и сыном не было, в характере сына были черты снобизма и прожектерства, а в стихах его сам Анненский находил преимущественное влияние не свое, а Бунина (и, можно добавить, Блока), хотя не упустил отметить некоторую «согбенность в тоне», явно родственную ему самому (такова единственная книга Кривича «Цветотравы». СПб., 1912). После смерти отца именно на Кривича легла забота о разборке архива, издании стихов, подготовке воспоминаний. Он стал как бы представителем Ин. Анненского в глазах младшего поколения, и от этого в собственных его стихах стало больше отцовских настроений: одиночества, тоски, бессонницы, безысходности, смерти. По большей части эти поздние стихи Кривича не печатались; три последних стихотворения нашей подборки публикуются впервые (ЦГАЛИ). До революции Кривич служил в Министерстве путей сообщения, после революции редактором научно-технических издательств, бедствовал, голодал, умер от туберкулеза.

* * *

О, исторгни ржавую душу...

Ал. Блок

Мне даны слова и правила,
И, послушный, я живу...
Но душа моя заржавела
В тусклой грезе наяву.

Чинно шахматы раздвинуты,
Строгий царствует покой —
И пылится жребий, вынутый
Равнодушною рукой.

Дремлет сила неизжитая...
А из мрака на нее
Тупо смотрит сонно-сытое
И немое забытье.

<1909>

* * *

В каких полях меня встречала
Душа смятенная твоя?
Наш путь начертан изначала
На ветхой карте бытия.

690

Ты ждешь ли ярких откровений,
Иль будем вместе с этих пор
Топтать истертые ступени
И жизни выцветший ковер?..

Но если тайну разгадали —
В ней нет предчувствий волшебства.
Сквозят осенние эмали,
Шуршит осенняя листва, —

И трезвый день грозит расплатой,
А ночь придет — простит опять...
В пустом саду, меж серых статуй
Больней и ярче вспоминать,

Что где-то там, за гранью были,
Лучи неведомой звезды
Для новой жизни оживили
Захолодевшие следы...

1909

* * *

Тают ночи, гаснут зори,
И от сумерек земли
Каждый вечер в зыби моря
Уплывают корабли.

Каждый вечер вниз на плиты,
К суетливым пристаням,
Побежденный и забытый,
Я схожу по ступеням...

Всем ненужный, всем далекий,
Дни у жизни я краду...
Каждый вечер, одинокий,
Всё чего-то грустно жду...

К далям темным и печальным
Ветер гонит облака...
И не мне платком прощальным
Машет тонкая рука...

Но влечет на темной грани
Сердце брошенное жечь
В горе чуждых расставаний,
В ярком счастье чуждых встреч.

1912

691

ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА

Люди метались, как звери,
Прятались тени в углы...
Хлопали окна и двери,
Жутко трещали полы.

Билось.. ломалось... кололось...
В гордой застылости зал
Пьяный надорванный голос
Пьяную песню кричал...

А под березой разлатой
На перекрестке дорог
Плакали жалко пенаты,
В серенький сжавшись комок...

Март 1917

* * *

Заболело — не излечится —
Смертной болью бытие...
Мышью загнанною мечется
Сердце утлое мое.

Ждет, и верит, и пугается,
И не верит... А пока
Всё труднее напрягается
Ослабевшая рука...

Это днем. А ночью олово
Тонко-серой тишины,
И туманно мучат голову
Полумысли, полусны...

1921

692

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.