МАРИЯ МОРАВСКАЯ
1889—1947?
Современные критики называли поэзию Марии Людвиговны Моравской «бестелесной и бескровной». И в самом деле в ней нет ни ярких красок, ни смелых образов, голос тихий и интонации робкие, словно просительные. Лирика Моравской находилась как бы на обочине акмеизма. В «Цехе поэтов» она была не мастером, а подмастерьем. Но не пошла ни по одному из путей, предложенных «старейшинами»; неровные ритмы и тональность напоминают скорее Елену Гуро (ее памяти посвящен сборник 1915 г. «Золушка думает»): «У меня кукольный стиль, / Мне трагичных жестов не простят...» В стихах Моравской звучит «жалость к себе самой». И ко всем нищим, слабым: «Милые мои одинокие люди, / Быть может, нам еще позволят жить?» (сб. «На пристани». СПб., 1914). Жалость к несчастливой стране, откуда была увезена маленькой («Прекрасная Польша». СПб., 1915). А в детской книжке «Апельсинные корки» (Берлин, 1922 с прекрасными рисунками С. Чехонина), не случаен раздел «Звери обиженные». К написанному Моравской подходит название одного из ее циклов — «Обиды и утешения». Обиды — от жестких, равнодушных будней, утешения — только в мечте о чудесных теплых странах: «Запах юга», «Я зябну», «Я тоскую» и, наконец, «Южная истерика».
К. Чуковский (вспомнивший через полвека «тонкий голосок капризной девочки») писал в «Чукоккале»: «Мария Моравская эмигрировала в Южную Америку. В тридцатых годах я получил от нее письмо из Чили и портрет ее чилийского мужа, почтальона». В эту легенду поверила Маргарита Алигер, пытавшаяся разыскать в Латинской Америке следы поэтессы. Но в жизни все было по-другому: в 1930-е годы Моравская жила в Нью-Йорке, писала уже только по-английски и не без успеха издавала романы — о женской жизни и животных.
УЕХАТЬ
Так по книжному я думаю о южной природе...
Я не видела жарких стран...
Я сделаюсь горничной на пароходе
И уеду за океан.
Я буду прислуживать дамам праздным
И со злостью стлать им постели,
А ночью, на палубе, под небом звездным
Мечтать о двадцатой параллели.
Меня не обманет ни одна книга,
Всё будет чудесней, чем говорят!..
............................................................
Ах, как безнадежно туманит вьюга
Утомительно знакомый Летний сад...
<1914>
ВОЗВРАТ
Я поселилась в церковном доме,
И колокольный силен тут звон.
Я веру детскую снова помню,
Помню веянье ярких знамен
И лица светлые польских икон.
Помню костелы в далекой Польше,
И цвет церковный, густо-лиловый...
Вот... Нынче звонят громче и дольше,
И ближе детства глухие зовы.
Пути грядущего вновь стали узкими,
Дороги прошлого шире расходятся...
Душою чуждой, словами русскими
Польскую снова зову Богородицу.
<1914>
НЕМНОГО ЖАЛОСТИ
Жалят меня жала мельче иголки,
Оставляют ранки на долгий срок.
Меня волнуют срубленные елки
И заблудившийся щенок.
Утром я плакала над нищенкой печальной,
И была колюча каждая слеза!
Разве так уж страшно быть сентиментальной,
Если жалость давит глаза?
<1914>
ШУТКА
Чёрным ходом, по лестнице длинной,
Я пришла наниматься в бонны.
Распахнув занавески зеленые,
Вышла дама из стильной гостиной.
Говорила так плавно и звонко,
(Было правилом каждое слово!)
Как мне надо лелеять ребенка,
Ребенка — мне чужого.
И выпытывать стала искусно,
Где мой дом, кто отец и семья,
И сказала, — как стало мне грустно! —
Чтоб ко мне не ходили друзья.
И мне этого было довольно,
Я ушла, поклонившись даме.
Я пришла лишь изведать, больно ли
Быть служанкой в богатом доме.
Я по лестнице, грязной и липкой,
Возвращалась в томлении жутком
И шептала с печальной улыбкой:
Как легко себя ранить шуткой...
<1914>
ЖАЛОСТЬ УХОДИТ
Трудно жить одинокой, не черствея,
Уже я — злой человек.
Лишь о прежней нежности жалею,
Проходя мимо бедных и калек.
Не достану, чтобы руки не иззябли,
Перед нищим на морозе кошелька...
Это мелочь, это капля от капли,
Но, значит, жалость далека.
Ах, спасите, от черствости спасите!
Хоть нищим пусть я буду родной,
Пусть не рвутся трепетные нити
Между мной и всей болью земной.
<1914>
О СТАРОСТИ
Мне страшно, что старость будет ясной
После юных обесцвеченных дней,
И тогда уж будет всё напрасно,
Что любила я всего нежней!
Красные не подойдут тюльпаны
К моим поседевшим волосам.
Я проеду невиданные страны,
Не внимая их ярким голосам.
Стану думать, что незачем кручиниться,
Если в юности не сбывались чары,
И если в дороге встречу Принца,
Он уже наверно будет старый...
<1914>
ЗОЛУШКА
Я Золушка, Золушка, — мне грустно!
Просит нищий, и нечего подать...
Пахнет хлебом из булочной так вкусно,
Но надо вчерашний доедать.
Хозяйка квартирная, как мачеха!
(Мне стыдно об этом говорить),
Я с ней разговариваю вкрадчиво
И боюсь, опоздав, позвонить.
На бал позовут меня? Не знаю.
Быть может, всю жизнь не позовут...
Я Золушка, только городская,
И феи за мною не придут.
<1915>
НА ПРИСТАНИ
Батавия, Чили, Гонолулу... —
Не туда ли уходят корабли?
Как радостно от топота и гула,
Сколько тюков к пристани снесли!
Я гляжу на мерцанье маяка,
Улыбаюсь, волнуюсь и мечтаю...
Быть может, я тоже уезжаю? —
Не надо последнего гудка!
<1914>