Под гром войны тот гробный тать
Свершает путь поспешный,
По хриплым плитам тело волоча.
Легка ладья. Дома уже пылают.
Перетащил. Вернулся и потух.

Теперь одно: о, голос соловьиный!
Перенеслось:
«Любимый мой, прощай».

Один на площади среди дворцов змеистых
Остановился он — безмысленная мгла.
Его же голос, сидя в пышном доме,
Кивал ему и пел и рвался сквозь окно
И видел он горящие волокна,
И целовал летящие уста,
Полуживой, кричащий от боязни
Соединиться вновь — хоть тлен и пустота
Над аркою коням Берлин двухбортный снится,
Полки примерные на рысьих лошадях,
Дремотною зарей разверчены собаки
И очертанье гор бледнеет на луне.
И слышит он как за стеной глубокой
Отъединенный голос говорит:
«Ты вновь взбежал в червонные чертоги,
«Ты вновь вошел в веселый лабиринт»
И стол накрыт. Пирует голос с другом,
Глядят они в безбрежное вино.
А за стеклом покрытым тусклой вьюгой
Две головы развернуты на бой

Я встал, ополоснулся; в глухую ночь,
О, друг не покидай!
Еще поля стрекочут ранним утром,
Еще нам есть куда
Бежать.