Н. С. Лесков

Соборяне
Хроника

1872

Оглавление

Часть первая
Глава первая 5
Глава вторая 9
Глава третья 19
Глава четвертая 23
Глава пятая. Демиконтовая книга протопопа Туберозова 29
Глава шестая 84
Глава седьмая 89
Глава восьмая 94
Глава девятая 97
Глава десятая 101
Глава одиннадцатая 104
Глава двеннадцатая 108
Глава тринадцатая 110
Глава четрынадцатая 112
Глава пятнадцатая 114
Глава шестнадцатая 117
Глава семнадцатая 120
Часть вторая
Глава первая 122
Глава вторая 129
Глава третья 134
Глава четвертая 141
Глава пятая 149
Глава шестая 154
Глава седьмая 159
Глава восьмая 160
Глава девятая 165
Глава десятая 170
Глава одиннадцатая 175
Глава двеннадцатая 177
Глава тринадцатая 182
Часть третья
Глава первая 183
Глава вторая 184
Глава третья 186
Глава четвертая 190
Глава пятая 194
Глава шестая 196
Глава седьмая 200
Глава восьмая 203
Глава девятая 205
Глава десятая 208
Глава одиннадцатая 211
Глава двеннадцатая 213
Глава тринадцатая 214
Глава четрынадцатая 216
Глава пятнадцатая 218
Глава шестнадцатая 220
Глава семнадцатая 223
Глава восемнадцатая 227
Глава девятнадцатая 228
Глава двадцатая 229
Глава двадцать первая 231
Глава двадцать вторая 233
Глава двадцать третья 234
Часть четвертая
Глава первая 235
Глава вторая 239
Глава третья 241
Глава четвертая 243
Глава пятая 244
Глава шестая 246
Глава седьмая 248
Глава восьмая 254
Глава девятая 256
Глава десятая 258
Глава одиннадцатая 260
Глава двеннадцатая 261
Часть пятая
Глава первая 263
Глава вторая 266
Глава третья 270
Глава четвертая 274
Глава пятая 282
Глава шестая 285
Глава седьмая 286
Глава восьмая 289
Глава девятая 291
Глава десятая 295
Глава одиннадцатая 297
Глава двеннадцатая 300
Глава тринадцатая 304
Глава четрынадцатая 308
Глава пятнадцатая 309
Глава шестнадцатая 310
Глава семнадцатая 313
Глава восемнадцатая 314
Глава девятнадцатая 316
Глава двадцатая 319

О произведении

«Соборяне» — хроника последних лет жизни двоих священников и одного дьякона в городе Старгороде. Литературное сокровище русского консерватизма, «Соборяне» — книга о бесконечно милом сердцу Лескова провинциальном духовенстве, о людях ревностных, смешных, трогательных. Их рачение, искренность, готовность бороться за веру не находят в России должного места — причём не только из-за перемен в политическом сознании, к которым Лесков относился без приязни, но и из-за того, что «несть пророка в отечестве своем».

— Лев Оборин. Николай Лесков. Соборяне

Критика

Судьбы лесковских книг почти всегда несчастливы, но даже на этом фоне, история «Соборян» выглядит мучительной. Текст, которому в будущем суждено всемирное признание, лучший из лесковских романов, немерянная глубина которого открывается чуть не через столетие, — при появлении своем умирает дважды. Дважды разваливается начатое строение, и дважды автор восстанавливает его из разлетевшихся обломков, начиная чуть не с нуля, заново сводя общий план. Полдюжины журналов, прикосновенных к этой истории, вольно или невольно, так или эдак участвуют в сокрушении текста; три журнала начинают его печатать и все три корежат; дважды дело пресекается на полдороге, и только с третьей попытки Лесков кое-как доводит его до конца.

<...>

Конечно, это не роман. Если понимать под романом тот привычный тип повествования, который Лесков применяет в «Некуда», и потом в романе «Обойденные», и в повести «Островитяне», больше похожей на традиционный роман. Позднее, лет через пять, оглядываясь на эти свои полотна, Лесков скажет: до «Соборян» я шатался. Так это потом сделается ясно. Теперь же дорога кажется достаточно прямой, даже накатанной, и только предчувствие говорит автору, какой коренной, глубинный, принципиальный контраст разделяет его новую вещь и старые романы.

Сверху лежит поворот тематический: романы лесковские почти сплошь напитаны опытом столичным: московским, петербургским, европейским, — в хронике же он возвращается к тому, что едва пробивалось у него в очерках: к «памятям» детским, семейным, к преданиям родной Орловщины, к южно-русской земле. Это очень важно, но суть лежит еще глубже — в самом взгляде на человека и на питающую его почву.

Романы Лескова берут частный срез реальности. Пусть важный, пусть решающий в понимании автора, но — частный, «выделенный». Хроника — попытка охватить «все»: всю русскую реальность по горизонту. Это попытка национального эпоса.

<...>

Хроника — это прежде всего отказ от крепкой и ясной интриги: повествование начинает виться прихотливой лентой, как раскручивающийся свиток, как бесконечная непредсказуемая нить.

Это, далее, отказ от упора на внешние «козни». От самой идеи, что начало чистое и светлое атакуется чем-то извне. Лесков освобождается от этой идеи с трудом; тени опасных «поляков» и подлых «нигилистов» еще мечутся по хронике, но все чаще возникает догадка: а может, дело не в «кознях»?

Наконец, главное: хроника — это отказ от веры в изначальное, химически чистое благородство, лежащее в основе всей шкалы ценностей. Основа зыблется, контуры дробятся, шкала то и дело кренится на сторону. Отношение повествователя к происходящему вибрирует. Удаль оказывается неотделима от холопьей подлости, молодецкое казакование от духовной лени, доброта идет об руку с ликующей глупостью, а бесшабашное просветление неожиданно возникает на самом дне униженности: прощая насильника, жертва подчиняет его себе и тем самым вгоняет в окончательное рабство, и не различишь, где же тут справедливость, а где новый самообман, где впору автору плакать, где смеяться, а где просто вздыхать вослед Гоголю: Русь, куда ж несешься ты…

Разумеется, нужна интуиция гения, чтобы броситься в эти хляби с устойчивых твердынь традиционной романистики. Ориентиры более не работают: ни Тургенев, ни Гончаров, ни Достоевский. Теперь голос Лескова режуще одинок, и речь его ни на что не похожа. Полубезумные легенды, то бегущие с лихорадочной скоростью от сюжета к сюжету, то возвращающиеся и замирающие, но непременно усыпанные «словечками», чуть не сплошь покрытые «узорочьем» стиля. Никакой пропорциональности и никакой перспективы… О, долго будет привыкать наша критика к этому лесковскому сказыванию и будет гадать: что бы значила эта затейливая форма? А это не форма. Это… содержание. Это глубоко содержательный и совершенно новый тип повествования, при котором интонация рассказчика дробится обертонами: лукавыми, нелогичными, ироничными, чуть не шутовскими оттенками; и так расщепляется в ткани текста сама концепция монолитного, однозначного и уверенно-ясного знания о человеке.

<...>

Хроника не имеет «начала». Вернее, она возникает от «начала времен». Старый Город, символизирующий Русскую Землю, не ставится велением князя-завоевателя, он вырастает из Земли как бы сам собой, трудами людей, избравших сие место для жизни. Он есть детище Земли, ставшее во времена доисторические — во дни оны.

То, что в эпическом этом Городе вскоре обнаруживаются сады и домики явно орловского происхождения, не колеблет ощущения, что перед нами всеобщая модель русской Вселенной.

— Лев Аннинский. Лесковское ожерелье (2012)


Н. С. Лесков. Соборяне // Лесков Н. С. Собрание сочинений в 11 томах. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. Т. 4. С. 5–319.
© Электронная публикация — РВБ, 2007–2024. Версия 3.0 от 20 августа 2018 г.