ЕВГЕНИЙ САБУРОВ

* * *

О женщинах о красоте их краткой
писать. Всё стало б на свои места
добро и красота
легли б на полку маленькой тетрадкой

И осень. Еще и осени добро
струящееся между пальцев веток
на землю ветхую
на вечное перо

Не думать не гадать
не волноваться не переиначивать
всё крутится на ваших пальчиках
и небо и земля и суша и вода

а ветки тронутые ветром возмущенно
глядятся в ваших глаз большие водоемы.

* * *

Нам надо встретиться
твержу и не устану
нам надо встретиться
нечаянно нежданно
и встрепенувшись
обернуться разом
нам надо встретиться
и задержаться рядом

Вот мы и встретились
умно и осторожно
мы совершили
всё что было можно
не ожидая
близость или радость
вот мы и встретились
и задержались рядом

Шарахается ветер меж домами
шарахаются ветки на ветру
я дерево о дерево потру
добуду дремлющее пламя
я мяту между пальцев разомну
и извлеку заснувший запах
      все прошлое необязательно
нам надо встретиться
      мы оба как в плену.

* * *

Вот так в четвертый через третий на десятый
приходит раз, когда приходит час,
когда в платок сморкаясь полосатый
живешь ты полуплача хлопоча
а что к чему какая в том задача
руками хлопоча глазами полуплача
идешь от насморка носатый

Природа гипсовых богинь размешена в любви
всё за тобой они следят глазами
вот потому готовые и сами
всё за тобой всегда везде твои
и обещают их глаза
оставить гипсовые небеса
всё за тобой с тобой под небесами

Вот так кощунствует богиня
ты тело вещее раздень
всё за тобой твое везде
ведь тело тела не покинет
не для добра и не для зла
вот гипсовая простыня сползла
и гипсовая пыль осела инеем

а что к чему какая там задача
ведь тело тела не продаст
всё за тобой твоё всегда
руками хлопоча глазами полуплача.

* * *

Не дай мне Бог сухого безразличья
к сим знаменам, к сей вечности людской
я по волне морской калечась плача клича
я по волне морской
иду. я по волне морской

и вот но где и вот
я загнан невесом
полубормочущий полумолчащий идиот
представший пред своим концом

как будто небывалое сбылось
как будто бы я Божий странник
колеблемый от всех огней кострами
и на сердце как будто бы не злость

но одному с любовью мне не вынести
не ведаю не ведаю людской
и самой малой милостыни
я по волне морской
иду. я по волне морской.

* * *

Она приехала за мной
туда, где не было меня.
Вперед, любимая, вперед!
Над ней усталый и больной
сморкающийся небосвод
все плакал на исходе дня:
— Вперед, любимая, вперед!

Ребенок попросил, чтоб лук
я смастерить ему помог.
Я выбрал самый длинный сук,
согнул его посредством рук
и чуточку посредством ног,
и, охвативши бечевой
его рога,
я над зеленою травой
незримого искал врага.

Какая жалость и печаль —
меня затягивает даль,
меня заглатывает бред,
она меня не достает.
Вперед, любимая, вперед!
Она плывет за мной вослед.
Вперед, любимая, вперед!

* * *

Зачем же властвовать и задавать вопросы?

Поют скворцы, и пьют вино
у магазина холодным майским утром.
Нам дано
быть мудрыми,
но это мы отбросим.

Зачем же властвовать и мелкой сытой дробью
свой голос насыщать?

Пятиэтажная стена на зелень вдовью
глядит как на тщету душа,
и ах! как хороша
воздушная листва, наполненная свежей кровью.

Чуть мы устали, нас уже забыли.

Сквозь ясное лицо, повернутое вверх,
струится свет,
которого и нет.
Когда хозяйку посещает смерть,
квартира богатеет пылью.

Зачем же властвовать?

Воздушная истома
холодною весной ложится на порог,
взлетела ласточка
и серый свой творог
прислюнила под самой крышей дома.

* * *

Бесконечна, безначальна
ты живешь одна в печали,
мир прошедший пьешь из чашки
потихоньку, понаслышке
и листаешь злые книжки
и заветные бумажки.

Ты пророчишь и хохочешь,
ты хихикаешь и прячешь
столь прославленную пряжу
столь прославленною ночью,
безначальна, бесконечна,
мной прохожим покалечена.

Ведьма, ты скажи, что ведаешь,
злыдня, ты скажи, зачем
желтой постаревшей Ледою
ты, пока я тут обедаю,
виснешь на моем плече
и вообще..?

* * *

Когда пьешь в одиночку
сбегаются все мертвецы,
когда пьешь в одиночку,
будто двигаешь тачку,
ветер поверху низом проходят отцы
когда пьешь в одиночку
сбегаются в точку

* * *

Страшно жить отцеубийце
непослушны руки-брюки
мир как праздник вороват
добр, но как-то очень хитр
тороват, но как-то вбок
страшно жить отцеубийце
все кругом играют в лицах
весь души его клубок.

Ах, кому по полной мере,
а кому ее по пол,
ну, а кто до отчей двери
сам по воле не пошел.

Обернись душа нагая
бесноватая душа
вот такая же шагает
загибается крошась.

* * *

Гори, гори куст
в каменной пустыне.
Лежи, лежи пуст —
пусть сердце остынет.

Не смотри вперед,
не смотри назад —
все наоборот
который раз подряд.

Гори, гори куст,
лежи, лежи пуст
который раз подряд.

* * *

Все пределы, все границы
раздвигаются порой
и во сне поддельно снится
заговор пороховой.

Что есть сон во сне? — Неважно:
он спасен, английский думный,
потому что я отважно
пролетел над бритой клумбой

и проснулся умиленный
в сон пожиже и поближе,
где березка листья клена
на льняную нитку нижет,

обещая сытый рай
на немой его вопрос:
— там я твоя Гая, где ты мой Гай
Фокс.

* * *

Какая прибыль нам от того, что случается с нами?
Трактора на вспашку пошли. Мы сидим глядим.
Вьется траурной галкой над тремя полями,
над двумя буграми и проселком одним

наше сердце, выпущенное поиграть попрыгать,
от парши серебристое на солнце,
а за левым бугром над каменной ригой
из Рязани ведут самолет комсомольцы.

* * *

Тот, умевший и умерший,
и лишенные лица
люди, служащие в смерше
в чине доброго отца,

тот, кто зрел ночного Ульма
несказанные огни,
и конец любви в раздумьи
уплывающей луны —

«Все полно богов», однако
остается атеист
вроде клички, вроде знака,
что какой-то воздух чист.

* * *

Непристойно любить небывалое,
а пристойно и в малом ждать случая
и скрывать до поры это малое
в непрестанной надежде на лучшее.

Это слабых людей и больных
заповедный души уголок —
там садок на придонье возник
и плывет небольшой осьминог.

* * *

Пришли взыскавшие карьеры офицеры
и сели в форменной одежде
вокруг стола. Вверху порхали денежки
и шелестели действуя на нервы.

Пришли потрепанные юностью подруги
ко всем страдающие аллергией,
а их натруженные руки
ах как о многом говорили.

Пришли ах как обкаканные дети
ради которых ходят в магазины
и тащат переполненные сетки
и влезли нашей радости на спины.

Так все пришли и так вот все сидели
как души с высоты сидели и смотрели.
Наброшена на всех была попона
и все просили у меня пардона.

* * *

Режим любви:
названия тоски и одиночества
перемежаются то нежностью, то страстью,
в подставленные дни твои
вливаются разнообразные
растворы ночи.

Глаза раскрыты. Даль живет в тумане
своею жизнью, непонятной сердцу —
там что-то вертится
и убеждается в обмане.

Но мы не так. Мы всем пока довольны.
У нас еще пока
на голоса расписана тоска
и одиночество еще не больно.

Все падает и все взмывает вверх,
как сыплет лепестки и поднимает души
тот ветер, что нам губы сушит,
срывает крыши, покрывает грех.

* * *

В прогулке полуночной
смерть и отрада
и мы.
Какого нам надо
ключица и луночка
в лоне зимы?

Колотится жилка
и небо колотит
над нами.
Осталась от плоти
одна лишь полоска
желанья.

Остались одни на двоих
пережитые, пере-
забытые губы,
как будто бы берег
дешевой любви
безобидно безлюбый.

Огнем прошибают
нестрашные пасти
подъездов.
Какие напасти
еще ожидают
поэзию?

И есть ли поэзия
в том, что мы так
безнадежно
на каждый пустяк
собираемся лезть
под одежду.

В прогулке полуночной
смерть и отрада
и мы.
Какого нам надо
ключица и луночка
в лоне зимы?

* * *

Что поет и грохочет вверху на снежных вершинах?
Атмосферных явлений жизнь продолжается пылко.
Торжество недолгой погоды свершилося.
Хлынули воды на поселок в песке в изобильи.

Из клетушек глядим на дождем убитую пыль.
Над пожарным багром
краснеют столбцы огнетушителей.
Каждый все-таки как-то был
мудрецом,
все потом превращаются в жителей.

* * *

Не видеть, не знать,
локтем не задеть,
а только опять
сидеть и молчать,
молчать и сидеть.

Не узнанным сном
приснится под утро,
плывущим котом
в реке Брахмапутра.

Скормившую груди
супругу — сестру
на розовом блюде
губами сотру.

Порвите с Парвати,
начните плясать,
чтоб эти кровати
не видеть, не знать,

не видеть, не знать,
локтем не задеть,
а только опять
сидеть и молчать,
молчать и сидеть.

* * *

Привязчивый прохожий инвалид
готов бы поделиться с каждым
своею жизнью. Скучно. И однажды
он бросит жить. Его душа болит.

Ему так хочется, чтоб что-то было,
какой-то подвиг видит он во сне,
но мы не устремляем глаз вовне.
Молчим. И уши заложило.

Навязчивая жизнь не развлекает нас,
и это нас не украшает.
Убогий инвалид нам чем-то угрожает
в каком-то будущем, когда-то не сейчас.

Назад Вперед
Содержание Комментарии
Алфавитный указатель авторов Хронологический указатель авторов

© Тексты — Авторы.
© Составление — Г.В. Сапгир, 1997; И. Ахметьев, 1999—2016.
© Комментарии — И. Ахметьев, 1999—2024.
© Электронная публикация — РВБ, 1999–2024. Версия 3.0 от 21 августа 2019 г.