28 мая 1885. Петербург
28 мая.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Сейчас узнал от Лихачева Ваш адрес и спешу напомнить Вам, что я жив. Т. е. почти жив, потому что нервы до того у меня расстроены, что даже глаза испорчены, не могу ни читать, ни писать. И то и другое делаю через силу: минуты две почитаю, и уже становится тошно. И постоянно холодный пот. Словом сказать, погибаю.
Семью я отправил 23-го числа в Саксонию, Bad-Elster, где дети должны брать грязные ванны. Сего числа они должны быть в Дрездене, откуда и проедут в Эльстер. Сам я выеду отсюда 18 июня, на первый раз к своим, в Эльстер. Выехал бы и раньше, но боюсь такой больной ехать; все думаю, что на ноги хоть сколько-нибудь поставят. В пятницу сбираюсь к Боткину. Сверх того, 18-го хотел ехать за границу д-р Руссов и согласился сопровождать меня. Я думаю, что летом непременно умру, ибо жизнь моя — мученье. Вот и писать руки устают. Напишите, ради Христа, где и когда Вы будете: ведь на Вас одна надежда 1. Застану ли я Вас еще в Блазевице 20—21 июня ст. стиля. А ежели встречу другого попутчика, то и раньше выеду. Боюсь один в дороге умереть; не думайте, что это преувеличение с моей стороны.
С Лихачевыми у нас размолвка, которая кончится, конечно, разрывом. Ел<ена> Ос<иповна> мне скандал сделала по самому пустому случаю. Расскажу при свидании, а теперь, ей-ей, едва перо в руках держу. Влад<имир> Ив<анович> через две недели баллотируется в городские головы и будет выбран непременно. Очевидно, мне с таким высокопоставленным лицом хлеб-соль водить не приходится, — вот они и начинают помаленьку отлынивать 2.
Больше писать не могу. Передайте мое уважение добрейшей Софье Петровне.
Искренно Вас любящий
М. Салтыков.
Пожалуйста, напишите.
Посылаю новую сказку 3.