1210. А. Л. БОРОВИКОВСКОМУ
26 августа 1885. Петербург
26 августа.
Многоуважаемый Александр Львович.
Я настолько всегда Вас любил, что молчание Ваше не сердило меня, а только глубоко огорчало. Теперь Вы возобновили переписку в самую тяжелую для меня минуту 1. Я до такой степени болен, как никогда не бывал. И лицо и тело в постоянных судорогах, кашель несосветимый, сплю не больше 4—5 часов, почти ничего не ем. Руки дрожат, ноги ослабли, память почти потеряна, способность писать и даже думать — тоже. И все это идет crescendo. Все лето я провел в невыносимых
страданиях, хотя и на ногах, и все лето видел не улучшение, а постепенное ухудшение. В сей самый день нет минуты, в которую лицо мое судорожно не искривлялось бы. Вот я пока пишу еще довольно твердо, но уже чувствую приближение каракуль. Летом в течение последних 7 недель я жил вместе с Белоголовым, т. е. в одном пансионе, и пользовался неотступными его попечениями, и все-таки ничего не вышло: до такой степени глубоко потрясена вся моя нервная система. Подобные факты, как закрытие журнала, почти полугодовая болезнь сына и задержка его вследствие этого в старом классе, не проходят даром; но относительно меня они выразились уже чересчур мучительно. Клянусь Вам, я ничего подобного представить себе не мог. Покуда, однако ж, во сне еще не коверкаюсь, но предвижу и это. В результате, разумеется, ожидается смерть, но зачем такая длинная?
Но оставим это, тем более что мне много и писать нельзя. Буду отвечать на Ваши вопросы. Ежели Вы приедете в Петербург в конце сентября с Елизаветой Юльевной, то, разумеется, и я (ежели буду жив) и семья моя будем в восторге. Думаю также и о прочих членах нашего небольшого кружка. О них же сообщаю Вам следующее:
Унковский благодушествовал летом на лоне природы и воспользовался хорошим урожаем ржи (сам 15) и плохим — всего остального. Он, бедный, работает без устали, но, по обыкновению, скромен и живет с хлеба на квас. Даже возмутительно видеть рядом с этою личностью таких отпетых хищников, как Утин, Урусов, Потехин и даже Спасович, который уж так умен, что почти сравнялся не то с Картушем, не то с Иудой.
Лихачев в настоящую минуту за границей, в Париже, и возвратится 15 сентября. В конце сентября Вы его увидите. Головство его — вещь очень запутанная и загадочная. Писать об этом я не могу, а сами увидите. Я, впрочем, до сих пор нахожусь с ним в дружеских отношениях и в Висбадене в последние дни чуть не все время проводил с ним, но все-таки нахожусь в недоумении, каким образом оставаться в прежнем положении, коль скоро среда действия В<ладимира> И<вановича> так радикально изменилась. Тут уж от него потребуется особенная ловкость.
Г. З. Елисеева я не видал, но знаю, что он переехал в Тверь и устроился там. Из Киссингена он писал ко мне 2, и я ответил ему 3, но с тех пор замолк. Завтра буду ему писать. Хорошо бы сделали, если б и Вы бедному старцу написали. Хотя я адреса его не знаю, но буду писать так: в Тверь, Его Высокор<одию> Василию Иванов<ичу> Покровскому для передачи и т. д. Дойдет несомненно.
Прощайте. Желаю Вам всего лучшего и посылаю душевный привет уважаемой Елизавете Юльевне и детям.
М. Салтыков.
Поздравляю с именинами.