<ДНЕВНИК. НОЯБРЬ 1882 — ЯНВАРЬ 1883 г.>
Суббота, 27 ноября / 9 декабря 1882.
Итак — несмотря на предчувствие, я начинаю новую книжку. Вот при какой обстановке:
Недели две тому назад я переехал из Буживаля и поселился в rue de Douai. Здоровье мое в том же statu quo 1; даже похужело в теченье нескольких дней; теперь опять то же — ни стоять, ни ходить и т. д. — Мои все здоровы и благоденствуют. — Виардо немного прихворнул — и, разумеется, очень перетрусился... да ведь ему 82 года с лишком. В прошлое воскресенье дали наконец «Сарданапала» с очень большим успехом. Музыка — посредственная, но distinguée et bien faite 2. Я очень рад за Марианну и за ее мужа.
17 / 5 декабря, воскресенье.
В течение последней недели еще вырисовалась новая прелесть. Тот невром, который образовался у меня на брюхе над <...> вследствие операции чирея (в 1856 году) и который целых 25 лет хотя болел, но не увеличивался, вдруг стал непомерно пухнуть — и если так продолжится, то придется взрезать мне брюхо и вырвать эту гадость... (от подобной проделки умер Ю. Самарин). Это на днях должно решиться... веселенький пейзажик! Нечего и говорить, что старый недуг процветает по-прежнему.
«Сарданапала» повторили два раза еще — всё с тем же успехом.
Я получил № «Вестника Европы» со «Стихотворениями в прозе». О мнении публики и критики еще ничего неизвестно. Григорович сказал Полонскому, что он
1 положении (лат.).
2 изящная и хорошо написанная (франц.).
в них ничего не понимает — другими словами, что они ему не нравятся. То же самое, по всем вероятиям, скажет и публика.
Некоторые из этих «Стихотворений», переведенные на французский язык (с помощью Полины), помещены во вчерашнем № «Revue politique et littéraire».
В темный пруд.
Я всё сижу дома и мало кого вижу. Стечькину — умирающую — отправил в Италию. — Были другие полумертвые россиане, Мейер, Павловский, Цакни и др. — Провел один только вечер в нашем художественном клубе. Радушная встреча, аплодисменты, шампанское, даже спич (произнесенный Онегиным). — По вечерам музыка (бетговенские сонаты, гайденовские симфонии) — и карты. Изредка вижу Марианну, Диди. — Был у меня Э. Ожиэ. — Мопассан читал свой замечательный роман. — Был очень интересный американец, бывший статс-секретарь президента Hayes — Mr John Hay. — Похитонов, который написал прелестную картинку (зима, стадо коров), привозил мне свою жену, превостренькую и прехорошенькую медицинку. — Глупец Пожалостин женился на своей дурочке. — Я посетил в три четверти мертвого кн. А. Горчакова, который сообщил мне, что влюбился!!! А по собственному сознанию он даже никогда мужчиной не был! А теперь даже смотреть на него страшно. Была кн. Урусова с дочкой. Ну — это мало интересно. — Вот пока всё.
Савина, говорят, больна и имеет неприятности с дирекцией. Я ей писал два раза. Ученицы Полины — M-lle Rolandt и M-me Birr de Marion имели большой успех у Паделу́. — Paul совсем ошалел. Уезжает с каким-то пройдохой, певцом Миранда (?!!) dans une tournée 1. По ночам пропадает, груб, как боров, несет от него вином... Я на него рукой махнул.
NB. Умер M-r Clerc, beau-frère 2 г-жи Богомолец. Умер Луи Блан — ему сделали великолепные похороны. — Умер бедный доктор Фриссон... Полина потеряла в нем верного друга. — В России — упадок торговли (особенно хлебной), упадок финансов, студенческие
1 в гастрольную поездку (франц.).
2 деверь (франц.).
беспорядки. — Письмо от слушательниц врачебных курсов. Я отвечал. Письмо мое, вероятно, будет напечатано.
Пятница, 12 янв. 1883 / 31 дек. 1882.
Послезавтра, в воскресение, в 11 ч<асов> мне вырезывают мой невром. Операция будет мучительная — так как, по решению Бруарделя, меня хлороформировать нельзя. После мне придется пролежать недвижно дней десять. Если сделается рожа — я, вероятно, умру. Но le vin est tiré — il faut le boire 1. Недуг грудной — всё в том же положении.
Что произошло в течение этих трех недель? — Прежде всего: Гамбетта умер! (за пять минут до нового года!). Это — ужасный удар для Франции и для республики. Я ездил смотреть его похороны... Ничего подобного я в жизни не видывал. Целый народ хоронил своего вождя... Я от имени русских послал венок и телеграмму в «République Française». NB. Умер также генерал Шанзи́. — У нас в России всё мрачней и мрачней. Феоктистова (этого архимерзавца!) сделали начальником над печатью. — Михайловского и Шелгунова выслали... Кавелин опять занемог, Гончаров окривел.
Мое письмо к слушательницам врачебных курсов напечатали... Вообще, кажется, их участь теперь обеспечена.
Моя дочка наделала долгов — и мне пришлось ей послать деньги сверх пенсии. — Здешние все благополучны; Поль дурачится в Веймаре. — История с Лулу́ (сыном Геррита и внуком Полины). Липгарт сделал с меня портрет (пером) для глазуновского издания. Похитонов также пишет портрет — необыкновенно выходит удачно и похоже. Этот — мастер! Он привозил показывать мне и Виардо картины, которые написал нынешним летом, — прелесть!
Литература. «Стихотворения в прозе» имели больше успеха, чем я ожидал — если не в публике вообще, то в кружках de lettrés 2. (Очень меня порадовало одобрение Льва Толстого.) И здесь их перевод понравился. — Повесть моя должна завтра появиться в «В<естнике> Е<вропы>», а 15-го в «Nouvelle Revue» — под заглавием
1 вино откупорено — надо его пить (франц.).
2 людей просвещенных (франц.).
«Après la mort» 1... Как бы в самом деле не вышло: après la mort. Кто знает — я, может быть, пишу это за несколько дней до смерти. Мысль невеселая. Ничтожество меня страшит — да и жить еще хочется... хотя...
Ну, что будет — то будет!
Неприятная вышла история с романом Мопассана, который я было приобрел для «В<естника> Е<вропы>». Чёрт меня дернул поручить перевод Цакни́. Он очень симпатичный малый, но оказывается, что по-русски плохо знает — и перевод вышел невозможным. Я попробовал было его переделать, но махнул рукою — и «В<естник> Е<вропы>» остался без него. Эта штука мне стоила 1200 франк<ов>. 1000 я дал Мопассану да 200 — Цакни. А впрочем — где наше не пропадало!
Диди мне доверила, что чувствует некоторое влечение к безумно влюбленному в нее М. Палеологу, который, чуть не по ее приказу, уехал в Марокко. Были у нас по этому поводу довольно странные разговоры... Я, как и следует полумертвому, давал ей хорошие и дельные советы. Ничего, впрочем, важного нет. Без этого никакая женская жизнь не обойдется.
Сегодня вечером (канун нашего нового года) я на полчаса съезжу в наше общество, где будет елка, музыка и пр. Прочту что-нибудь. Там будет в. кн. Константин Николаевич, который вчера сюда приехал и вчера же был у Полины и меня видел. Рассыпался в любезностях, целовал у нее руку. Несчастье его смягчило. Но какая, в сущности, ничтожность!
Были у меня: Тэн, Г. Парис (который исправлял слог в моих переводах), очень интересная девица — врач Скворцова. — Паевский (quasi-муж Луканиной) написал довольно недурную повесть. — Павловский всё возится с вопросами о жене и детях. Я от него получил письмо... Стечькина в Torre del Greco; не пишет, но, по крайней мере, не умирает. — Да! был еще знаменитый путешественник Миклухо-Маклай. Чёрт знает почему, мне кажется, что ведь этот господин — пуф, и никакой такой работы после себя не оставит. Был с ним Мещерский... Натали Герцен. — Из Спасского одно интересное известие: кабатчика засадили-таки в острог. Ну — а Жикина?
Кажется, всё.
Запишу еще несколько слов до операции. А потом...
1 «После смерти» (франц.).
101/2 ч. утра.
Сижу в ожидании докторов, которые будут меня резать (они сию минуту приехали), — пока не трушу. Что будет дальше — не знаю. В начале следующей страницы напишу результат.
Суббота, 27 / 15 янв. 83.
В прошлое воскресенье, 2 / 14 янв<аря> так-таки и вырезали у меня невром. (Действовал Поль Сегон, присутствовали Бруардель и Нелатон и Гиртц.) Было очень больно; но я, воспользовавшись советом Канта, старался давать себе отчет в моих ощущениях — и, к собственному изумлению, даже не пикнул и не шевельнулся. А длилась вся операция минут с 12. Невром был с грецкий орех — большой. Потом меня уложили — и так я пролежал 14 дней. Лихорадки не было и никаких усложнений. Рана в 15 сантим<етров> скоро и правильно зажила. Зато старая моя болезнь — боль в груди и пр. — меня лихо помучила, так как лежание на спине причиняло мне особенные страдания. Пришлось прибегнуть к морфину. Болезнь эта продолжает потешаться надо мною — но ведь от этого я избавиться не могу, что ни говори Бертенсон с своей глиной.
За день до операции я был на елке в нашем обществе; читал несколько «Стихот<ворений> в пр<озе>» — Энгалычева выла... впрочем, было весело... но я недолго там остался.
Повесть моя появилась и в Петербурге и в Москве — и, кажется, и там и тут понравилась. Чего! даже Суворин в «Новом времени» расхвалил!
На днях произошло нечто весьма неприятное для бедного Жоржа; оказалось, что его главный комми Дюфор, честный пуританец Дюфор в течение целых 10 лет его наглейшим образом обворовывал — около 3000 фр<анков> он украл! Жорж не знает как быть — засадить его в тюрьму он не хочет, чтобы не вышло огласки (да и в самом деле — все бы нашли, что, видно, плохо ведет Ж<орж> свою типографию — такое воровство не заметил!), и потерять такую сумму не хочет! Но кто бы это мог подумать про Дюфора, этого
1 В автографе описка: 13/1-го.
степенного, педантического — и преданного (!) друга дома... На кого после этого надеяться? Поневоле придешь к убеждению матери Полины: «Piensa mal — y acertaras!» 1.
«Перепелку» мою напечатали в прекрасном издании «Рассказов для детей Л. Н. Толстого» (опасное для нее соседство!) с отличными иллюстрациями Васнецова и Сурикова. Много чести для такой безделки!
Добрый Г. Парис был у меня два раза. Ганри Мартен — раз.
NB. Посещение Плевако, болгарского патриота и революционера. Любопытная фигура!
Много шума наделала здесь дурацкая прокламация принца Ж<ерома> Наполеона. Его засадили — и, кажется, собираются прогнать всех принцев. Биржа падает и т. д. Заметно, что Гамбетты не стало.
Была у меня некая Лазарева, невиннейшая голубица, тоже желающая посвятить себя медицине. Вот тоже воля, сильнее частной, личной воли! Типическое явление.
«Стих<отворения> в прозе» переводятся на итальянский, чешский, немецкий и пр<очие> языки.
М. А. Языков умер в Петербурге. Много молодых воспоминаний похоронено вместе с ним.
Рана совсем зажила — но старая моя невралгия разыгралась до свирепости! Никогда мне не было так худо! С горя я уж думаю испробовать гомеопатии!
Дело Жоржа с Дюфором устроилось. Он ползал перед ним на коленях, дал, какие только захотели, расписки — и его прогнали. Вопрос теперь: кем его заменить?
1 Плохо подумаешь — не ошибешься! (испан.).