ГЛАВА VII.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВЪ.

Г. 945—972.

Правленіе Ольги. Хитрая месть. Мудрость Ольгина. Крещеніе. Россіяне въ Сициліи. Характеръ и подвиги Святослава. Взятіе Бѣлой Вежи. Завоеваніе Болгаріи. Нашествіе Печенѣговъ. Кончина Ольги. Посольство въ Германію. Первые Удѣлы въ Россіи. Вторичное завоеваніе Болгаріи. Война съ Цимискіемъ. Договоръ съ Греками. Наружность Святославова. Кончина его.

Святославъ, сынъ Игоревъ, первый Князь Славянскаго имени, былъ еще отрокомъ (^[365]). Бѣдственный конецъ родителя, новость Державы, только мечемъ основанной и хранимой; бунтъ Древлянъ; безпокойный духъ войска, пріученнаго къ дѣятельности, завоеваніямъ и грабежу; честолюбіе Полководцевъ Варяжскихъ, смѣлыхъ и гордыхъ, уважавшихъ одну власть счастливой храбрости: все угрожало Святославу и Россіи опасностями. Но Провидѣніе сохранило и цѣлость Державы и власть Государя, одаривъ его мать свойствами души необыкновенной.

Правленіе Ольги. Юный Князь воспитывался Бояриномъ Асмудомъ: Свѣнельдъ повелѣвалъ войскомъ (^[366]). Ольга — вѣроятно, съ помощію сихъ двухъ знаменитыхъ мужей — овладѣла кормиломъ Государства, и мудрымъ правленіемъ доказала, что слабая жена можетъ иногда равняться съ великими мужами.

Прежде всего Ольга наказала убійцъ Игоревыхъ. Здѣсь Лѣтописецъ сообщаетъ намъ многія подробности, отчасти не согласныя ни съ вѣроятностями разсудка, ни съ важностію Исторіи, и взятыя, безъ всякаго сомнѣнія, изъ народной сказки; но какъ истинное происшествіе должно быть ихъ основаніемъ, и самыя басни древнія любопытны для ума внимательнаго, изображая обычаи и духъ времени (^[367]): то мы повторимъ Несторовы простыя сказанія о мести и хитростяхъ Ольгиныхъ.

Хитрая месть. «Гордясь убійствомъ какъ побѣдою и презирая малолѣтство Святослава, Древляне вздумали присвоить себѣ власть надъ Кіевомъ, и хотѣли, чтобы ихъ Князь Малъ женился на вдовѣ Игоря: ибо они, платя дань Государямъ Кіевскимъ, имѣли еще Князей собственныхъ. Двадцать знаменитыхъ Пословъ Древлянскихъ приплыли въ ладіи къ

Кіеву (^[368]) и сказали Ольгѣ: Мы убили твоего мужа за его хищность и грабительство; но Князья Древлянскіе добры и великодушны: ихъ земля цвѣтетъ и благоденствуетъ. Будь супругою нашего Князя Мала. Ольга съ ласкою отвѣтствовала: Мнѣ пріятна рѣчь ваша. Уже не могу воскресить супруга (^[369])! Завтра окажу вамъ всю должную честь. Теперь возвратитесь въ ладію свою, и когда люди мои придутъ за вами, велите имъ нести себя на рукахъ... Между тѣмъ Ольга приказала на дворѣ теремномъ ископать глубокую яму, и на другой день звать Пословъ. Исполняя волю ея, они сказали: не хотимъ ни итти, ни ѣхатъ: несите насъ въ ладіи! Кіевляне отвѣтствовали: что дѣлать! мы невольники; Игоря нѣтъ, а Княгиня наша хочетъ быть супругою вашего Князя — и понесли ихъ. Ольга сидѣла въ своемъ теремѣ и смотрѣла, какъ Древляне гордились и величались (^[370]), не предвидя своей гибели: ибо Ольгины люди бросили ихъ, вмѣстѣ съ ладіею, въ яму. Мстительная Княгиня спросила у нихъ, довольны ли они сею честію? Несчастные изъявили воплемъ раскаяніе въ убіеніи Игоря, но поздно: Ольга велѣла ихъ засыпать живыхъ землею, и чрезъ гонца объявила Древлянамъ, что они должны прислать за нею еще болѣе знаменитыхъ мужей: ибо народъ Кіевскій не отпуститъ ее безъ ихъ торжественнаго и многочисленнаго Посольства. Легковѣрные немедленно отправили въ Кіевъ лучшихъ гражданъ (^[371]) и начальниковъ земли своей. Тамъ, по древнему обычаю Славянскому, для гостей изготовили баню, и въ ней сожгли ихъ. Тогда Ольга велѣла сказать Древлянамъ, чтобы они варили медъ въ Коростенѣ; что она уже идетъ къ нимъ, желая прежде втораго брака совершить тризну надъ могилою

перваго супруга. Ольга дѣйствительно пришла къ городу Коростену, оросила слезами прахъ Игоревъ, насыпала высокій бугоръ надъ его могилою» — донынѣ видимый, какъ увѣряютъ, близъ сего мѣста (^[372]) — «и въ честь ему совершила тризну. Началось веселое пиршество. Отроки Княгинины угощали знаменитѣйшихъ Древлянъ, которые вздумали наконецъ спросить о своихъ Послахъ; но удовольствовались отвѣтомъ, что они будутъ вмѣстѣ съ Игоревою дружиною (^[373]). — Скоро дѣйствіе крѣпкаго меду омрачило головы неосторожныхъ: Ольга удалилась, подавъ знакъ воинамъ своимъ — и 5000 Древлянъ, ими убитыхъ, легло вокругъ Игоревой могилы.

Г. 946. «Ольга, возвратясь въ Кіевъ, собрала многочисленное войско и выступила съ нимъ противъ Древлянъ, уже наказанныхъ хитростію, но еще непокоренныхъ силою. Оно встрѣтилось съ ними, и младый Святославъ самъ началъ сраженіе. Копіе, брошенное въ непріятеля слабою рукою отрока, упало къ ногамъ его коня; но Полководцы, Асмудъ и Свѣнельдъ, ободрили воиновъ примѣромъ юнаго Героя, и съ восклицаніемъ: друзья! станемъ за Князя! устремились въ битву. Древляне бѣжали съ поля, и затворились въ городахъ своихъ. Чувствуя себя болѣе другихъ виновными, жители Коростена цѣлое лѣто оборонялись съ отчаяніемъ. Тутъ Ольга прибѣгнула къ новой выдумкѣ. Для чего вы упорствуете? велѣла она сказать Древлянамъ: всѣ иные города ваши сдались мнѣ, и жители ихъ мирно обработываютъ нивы свои: а вы хотите умереть голодомъ! Не бойтесь мщенія: оно уже совершилось въ Кіевѣ и на могилѣ супруга моего. Древляне предложили ей въ дань медъ и кожи звѣрей; но Княгиня, будто бы изъ великодушія, отреклась отъ сей дани и желала имѣть единственно съ каждаго двора по три воробья и голубя! Они съ радостію исполнили ея требованіе и ждали съ нетерпѣніемъ, чтобы войско Кіевское удалилось. Но вдругъ, при наступленіи темнаго вечера, пламя объяло всѣ домы ихъ .... Хитрая Ольга велѣла привязать зажженный трутъ съ сѣрою ко взятымъ ею птицамъ (^[374]) и пустить ихъ на волю: онѣ возвратились съ огнемъ въ гнѣзда свои и произвели общій пожаръ въ городѣ. Устрашенные жители хотѣли спастися бѣгствомъ и попались

въ руки Ольгинымъ воинамъ. Великая Княгиня, осудивъ нѣкоторыхъ старѣйшинъ на смерть, другихъ на рабство, обложила прочихъ тяжкою данію.»

Такъ разсказываетъ Лѣтописецъ ... Не удивляемся жестокости Ольгиной: Вѣра и самые гражданскіе законы язычниковъ оправдывали месть неумолимую; а мы должны судить о Герояхъ Исторіи по обычаямъ и нравамъ ихъ времени. Но вѣроятна ли оплошность Древлянъ? вѣроятно ли, чтобы Ольга взяла Коростенъ посредствомъ воробьевъ и голубей, хотя сія выдумка могла дѣлать честь народному остроумію Русскихъ въ X вѣкѣ? Истинное присшествіе, отдѣленное отъ баснословныхъ обстоятельстъ, состоитъ, кажется, единственно въ томъ, что Ольга умертвила въ Кіевѣ Пословъ Древлянскихъ, которые думали, можетъ быть, оправдаться въ убіеніи Игоря (^[375]); оружіемъ снова покорила сей народъ, наказала виновныхъ гражданъ Коростена, и тамъ воинскими играми, по обряду язычества, торжествовала память сына Рюрикова.

Великая Княгиня, провождаемая воинскою дружиною, вмѣстѣ съ юнымъ Святославомъ объѣхала всю Древлянскую область, уставляя налоги въ пользу казны государственной; но жители Коростена долженствовали третію часть дани своей посылать къ самой Ольгѣ, въ ея собственный Удѣлъ, въ Вышегородъ, основанный, можетъ быть, Героемъ Олегомъ и данный ей въ вѣно, какъ невѣстѣ или супругѣ Великаго Князя (^[376]): чему увидимъ и другіе примѣры въ нашей древней Исторіи. Сей городъ, извѣстный Константину Багрянородному и знаменитый въ X вѣкѣ, уже давно обратился въ село, которое находится въ 7 верстахъ отъ Кіева, на высокомъ берегу Днѣпра, и замѣчательно красотою своего мѣстоположенія. — Мудрость Ольгина. Ольга, кажется, утѣшила Древлянъ благодѣяніями мудраго правленія; по крайней мѣрѣ всѣ ея памятники — ночлеги и мѣста, гдѣ она, слѣдуя обыкновенію тогдашнихъ Героевъ, забавлялась ловлею звѣрей — долгое время были для сего народа предметомъ какого-то особеннаго уваженія и любопытства (^[377]).

Въ слѣдующій годъ, оставивъ Святослава въ Кіевѣ, она поѣхала въ сѣверную Россію, въ область Новогородскую; учредила по Лугѣ и Мстѣ государственныя дани; раздѣлила землю на погосты или волости; сдѣлала безъ сомнѣнія все

нужнѣйшее для государственнаго блага по тогдашнему гражданскому состоянію Россіи, и вездѣ оставила знаки своей попечительной мудрости. Чрезъ 150 лѣтъ народъ съ признательностію воспоминалъ о семъ благодѣтельномъ путешествіи Ольги, и въ Несторово время жители Пскова хранили еще сани ея, какъ вещь драгоцѣнную. Вѣроятно, что сія Княгиня, рожденная во Псковѣ, какими нибудь особенными выгодами, данными его гражданамъ, способствовала тому цвѣтущему состоянію и даже силѣ, которою онъ послѣ, вмѣстѣ съ Новымгородомъ, славился въ Россіи, затмивъ сосѣдственный, древнѣйшій Изборскъ и сдѣлавшись столицею области знаменитой.

Утвердивъ внутренній порядокъ Государства, Ольга возвратилась къ юному Святославу, въ Кіевъ, и жила тамъ нѣсколько лѣтъ въ мирномъ спокойствіи, наслаждаясь любовію своего̀ признательнаго сына и не менѣе признательнаго народа. — Здѣсь, по сказанію Нестора, оканчиваются дѣла ея государственнаго правленія; по здѣсь начинается эпоха славы ея въ нашей Церковной Исторіи.

Ольга достигла уже тѣхъ лѣтъ, когда смертный, удовлетворивъ главнымъ побужденіямъ земной дѣятельности, видитъ близкій конецъ ея предъ собою и чувствуетъ суетность земнаго величія. Тогда истинная Вѣра, болѣе нежели когда нибудь, служитъ ему опорою или утѣшеніемъ въ печальныхъ размышленіяхъ о тлѣнности человѣка. Ольга была язычница, но имя Бога Вседержителя уже славилось въ Кіевѣ. Она могла видѣть торжественность обрядовъ Христіанства; могла изъ любопытства бесѣдовать съ Церковными Пастырями, и будучи одарена умомъ необыкновеннымъ, увѣриться въ святости ихъ ученія. Г. 955. Крещеніе Ольги. Плѣненная лучемъ сего новаго свѣта, Ольга захотѣла быть Христіанкою, и сама отправилась въ столицу Имперіи и Вѣры Греческой, чтобы почерпнуть его въ самомъ источникѣ (^[378]). Тамъ Патріархъ былъ ея наставникомъ и крестителемъ, а Константинъ Багрянородный воспріемникомъ отъ купѣли. Императоръ старался достойнымъ образомъ угостить Княгиню народа знаменитаго, и самъ описалъ для насъ всѣ любопытныя обстоятельства ея представленія (^[379]). Когда Ольга прибыла во дворецъ, за нею шли особы Княжескія, ея свойственницы, многія знатныя

госпожи, Послы Россійскіе и купцы, обыкновенно жившіе въ Царѣградѣ. Константинъ и супруга его, окруженные придворными и Вельможами, встрѣтили Ольгу: послѣ чего Императоръ на свободѣ бесѣдовалъ съ нею въ тѣхъ комнатахъ, гдѣ жила Царица. Въ сей первый день, 9 Сентября, былъ великолѣпный обѣдъ въ огромной, такъ называемой храминѣ Юстиніановой, гдѣ Императрица сидѣла на тронѣ, и гдѣ Княгиня Россійская, въ знакъ почтенія къ супругѣ великаго Царя, стояла до самаго того времени, какъ ей указали мѣсто за однимъ столомъ съ придворными госпожами. Въ часъ обѣда играла музыка, пѣвцы славили величіе Царскаго Дому и плясуны оказывали свое искусство въ пріятныхъ тѣлодвиженіяхъ. Послы Россійскіе, знатные люди Ольгины и купцы обѣдали въ другой комнатѣ; потомъ дарили гостей деньгами: племяннику Княгини дали 30 миліаризій — или 2¹/₂ червонца (^[380]), — каждому изъ осьми ея приближенныхъ 20, каждому изъ двадцати Пословъ 12, каждому изъ сорокатрехъ купцевъ то же, Священнику или Духовнику Ольгину, именемъ Григорію, 8, — двумъ переводчикамъ 24, Святославовымъ людямъ 5 на человѣка, посольскимъ 3, собственному переводчику Княгини 15 миліаризій. На особенномъ золотомъ столикѣ были поставлены закуски: Ольга сѣла за него вмѣстѣ съ Императорскимъ семействомъ. Тогда на золотой, осыпанной драгоцѣнными камнями тарелкѣ поднесли ей въ даръ 500 миліаризій, шести ея родственницамъ каждой 20 и осмьнадцати служительницамъ каждой 8. 18 Октября Княгиня вторично обѣдала во дворцѣ и сидѣла за однимъ столомъ съ Императрицею, ея невѣсткою, Романовою супругою, и съ дѣтьми его; самъ Императоръ обѣдалъ въ другой залѣ со всѣми Россіянами. Угощеніе заключилось также дарами, еще умѣреннѣйшими первыхъ: Ольга получила 200 миліаризій, а другіе менѣе по соразмѣрности. Хотя тогдашніе Государи Россійскіе не могли еще быть весьма богаты металлами драгоцѣнными; но одна учтивость, безъ сомнѣнія, заставила Великую Княгиню принять въ даръ шестнадцать червонцевъ (^[381]).

Къ симъ достовѣрнымъ извѣстіямъ о бытіи Ольгиномъ въ Константинополѣ народное баснословіе прибавило, въ нашей древней лѣтописи, невѣроятную сказку, что Императоръ, плѣненный ея

разумомъ и красотою, предлагалъ ей руку свою и корону; но что Ольга — нареченная во святомъ крещеніи Еленою — отвергнула его предложеніе, напомнивъ воспріемнику своему о духовномъ союзѣ съ нею, который, по закону Христіанскому, служилъ препятствіемъ для союза брачнаго между ими. Во-первыхъ Константинъ имѣлъ супругу; во-вторыхъ Ольгѣ было тогда уже не менѣе шестидесяти лѣтъ. Она могла плѣнить его умомъ своимъ, а не красотою (^[382]).

Наставленная въ святыхъ правилахъ Христіанства самимъ Патріархомъ, Ольга возвратилась въ Кіевъ. Императоръ, по словамъ Лѣтописца, отпустилъ ее съ богатыми дарами и съ именемъ дочери; но кажется, что она вообще была недовольна его пріемомъ: слѣдующее служитъ тому доказательствомъ. Скоро пріѣхали въ Кіевъ Греческіе Послы, требовать, чтобы Великая Княгиня исполнила свое обѣщаніе, и прислала въ Грецію войско вспомогательное; хотѣли также даровъ: невольниковъ, мѣховъ драгоцѣнныхъ и воску. Ольга сказала имъ: «Когда Царь вашъ постоитъ у меня на Почайнѣ (^[383]) столько же времени, сколько я стояла у него въ Судѣ» (гавани Константинопольской): «тогда пришлю ему дары и войско» — съ чѣмъ Послы и возвратились къ Императору. Изъ сего отвѣта должно заключить, что подозрительные Греки не скоро впустили Ольгу въ городъ и что обыкновенная надменность Двора Византійскаго оставила въ ея сердцѣ непріятныя впечатлѣнія.

Россіяне въ Сициліи. Однакожь Россіяне, во все царствованіе Константина Багрянороднаго, сына его и Никифора Фоки, соблюдали миръ и дружбу съ Греціею: служили при Дворѣ Императоровъ, въ ихъ флотѣ, войскахъ, и въ 964 году, по сказанію Араброссіскаго Историка Новайри, сражались въ Сициліи, какъ наемники Грековъ, съ Аль-Гассаномъ, Вождемъ Сарацинскимъ. Константинъ не рѣдко посылалъ такъ называемыя златыя буллы, или грамоты съ золотою печатію (^[384]), къ Великому Князю, надписывая: грамота Христолюбивыхъ Императоровъ Греческихъ, Константина и Романа, къ Россійскому Государю.

Ольга, воспаленная усердіемъ къ новой Вѣрѣ своей, спѣшила открыть сыну заблужденіе язычества; но юный, гордый Святославъ не хотѣлъ внимать ея

наставленіямъ. Напрасно сія добродѣтельная мать говорила о счастіи быть Христіаниномъ, о мирѣ, коимъ наслаждалась душа ея съ того времени, какъ она познала Бога истиннаго. Святославъ отвѣтствовалъ ей: «могу ли одинъ принять новый Законъ, чтобы дружина моя посмѣялась надо мною?» Напрасно Ольга представляла ему, что его примѣръ склонилъ бы весь народъ къ Христіанству. Юноша былъ непоколебимъ въ своемъ мнѣніи и слѣдовалъ обрядамъ язычества; не запрещалъ никому креститься, но изъявлялъ презрѣніе къ Христіанамъ и съ досадою отвергалъ всѣ убѣжденія матери, которая, не преставая любить его нѣжно, должна была наконецъ умолкнуть и поручить Богу судьбу народа Россійскаго и сына (^[385]).

Г. 964—966. Характеръ и подвиги Святослава. Сей Князь, возмужавъ, думалъ единственно о подвигахъ великодушной храбрости, пылалъ ревностію отличить себя дѣлами и возобновить славу оружія Россійскаго, столь счастливаго при Олегѣ; собралъ войско многочисленное, и съ нетерпѣніемъ юнаго Героя летѣлъ въ поле. Тамъ суровою жизнію онъ укрѣпилъ себя для трудовъ воинскихъ, не имѣлъ ни становъ, ни обоза; питался кониною, мясомъ дикихъ звѣрей, и самъ жарилъ его на угляхъ; презиралъ хладъ и ненастье сѣвернаго климата; не зналъ шатра и спалъ подъ сводомъ неба: войлокъ подсѣдельный служилъ ему вмѣсто мягкаго ложа, сѣдло изголовьемъ. Каковъ былъ Военачальникъ, таковы и воины. — Древняя лѣтопись сохранила для потомства еще прекрасную черту характера его: онъ не хотѣлъ пользоваться выгодами нечаяннаго нападенія, но всегда заранѣе объявлялъ войну народамъ, повелѣвая сказать имъ: иду на васъ! Въ сіи времена общаго варварства гордый Святославъ соблюдалъ правила истинно рыцарской чести.

Берега Оки, Дона и Волги были первымъ ѳеатромъ его воинскихъ, счастливыхъ дѣйствій. Онъ покорилъ Вятичей, которые все еще признавали себя данниками Хана Козарскаго (^[386]), и грозное свое оружіе обратилъ противъ сего, нѣкогда столь могущественнаго Владѣтеля. Жестокая битва рѣшила судьбу двухъ народовъ. Взятіе Бѣлой Вежи. Самъ Каганъ предводительствовалъ войскомъ: Святославъ побѣдилъ и взялъ Козарскую Бѣлую Вежу, или Саркелъ, какъ именуютъ ее Византійскіе Историки, городъ на

берегу Дона, укрѣпленный Греческимъ искусствомъ (^[387]). Лѣтописецъ не сообщаетъ намъ о сей войнѣ никакихъ дальнѣйшихъ извѣстій, сказывая только, что Святославъ побѣдилъ еще Ясовъ и Касоговъ: первые — вѣроятно, нынѣшніе Оссы или Оссетинцы — будучи Аланскаго племени, обитали среди горъ Кавказскихъ, въ Дагестанѣ, и близъ устья Волги; вторые суть Черкесы, коихъ страна въ X вѣкѣ именовалась Касахіею: Оссетинцы и теперь называютъ ихъ Касахами (^[388]). — Тогда же, какъ надобно думать, завоевали Россіяне городъ Таматарху, или Фанагорію, и всѣ владѣнія Козарскія на восточныхъ берегахъ Азовскаго моря: ибо сія часть древняго Царства Воспорскаго, названная пото́мъ Княжествомъ Тмутороканскимъ (^[389]), была уже при Владимірѣ, какъ мы увидимъ, собственностію Россіи. Завоеваніе столь отдаленное кажется удивительнымъ; но бурный духъ Святослава веселился опасностями и трудами. Отъ рѣки Дона проложивъ себѣ путь къ Воспору Киммерійскому, сей Герой могъ утвердить сообщеніе между областію Тмутороканскою и Кіевомъ посредствомъ Чернаго моря и Днѣпра. Въ Тавридѣ оставалась уже одна тѣнь древняго могущества Кагановъ (^[390]).

Г. 967. Завоеваніе Болгаріи. Неудовольствіе Императора Никифора Фоки на Болгарскаго Царя Петра служило для Святослава поводомъ къ новому и еще важнѣйшему завоеванію. Императоръ, желая отмстить Болгарамъ за то, что они не хотѣли препятствовать Венграмъ въ ихъ частыхъ впаденіяхъ въ Грецію, велѣлъ Калокиру, сыну начальника Херсонскаго, ѣхать Посломъ въ Кіевъ, съ обѣщаніемъ великихъ даровъ мужественному Князю Россійскому, ежели онъ пойдетъ воевать Болгарію. Святославъ исполнилъ желаніе Никифора, взявъ съ Грековъ на вооруженіе нѣсколько пудъ золота, и съ 60, 000 воиновъ явился въ ладіяхъ на Дунаѣ (^[391]). Тщетно Болгары хотѣли отразить ихъ: Россіяне, обнаживъ мечи и закрываясь щитами, устремились на берегъ и смяли непріятелей. Города сдалися побѣдителю. Царь Болгарскій умеръ отъ горести. Удовлетворивъ мести Грековъ, богатый добычею, гордый славою, Князь Россійскій началъ властвовать въ древней Мизіи; хотѣлъ еще, въ знакъ благодарности, даровъ отъ Императора, и жилъ весело въ Болгарскомъ Переяславцѣ (^[392]), не думая о томъ, что въ самое

сіе время отечественная столица его была въ опасности.

Г. 968. Нашествіе Печенѣговъ. Печенѣги напали на Россію, зная отсутствіе храбраго Князя, и приступили къ самому Кіеву, гдѣ затворилась Ольга съ дѣтьми Святослава. На другой сторонѣ Днѣпра стоялъ Воевода Россійскій, именемъ Претичъ, съ малочисленною дружиною, и не могъ имѣть съ осажденными никакого сообщенія. Изнемогая отъ голода и жажды, Кіевляне были въ отчаяніи. Одинъ смѣлый отрокъ вызвался увѣдомить Претича о бѣдственномъ ихъ состояніи; вышелъ съ уздою изъ города, прямо въ толпу непріятелей, и говоря языкомъ Печенѣжскимъ, спрашивалъ, кто видѣлъ его коня? Печенѣги, воображая, что онъ ихъ воинъ, дали ему дорогу. Отрокъ спѣшилъ къ Днѣпру, сбросилъ съ себя одежду и поплылъ. Тутъ непріятели, узнавъ свою ошибку, начали стрѣлять въ него; а Россіяне съ другаго берега выѣхали на встрѣчу и взяли отрока въ лодку. Слыша отъ сего посланнаго, что изнуренные Кіевляне хотятъ на другой день сдаться, и боясь гнѣва Святославова, Воевода рѣшился спасти хотя семейство Княжеское — и Печенѣги, на разсвѣтѣ, увидѣли лодки Россійскія, плывущія къ ихъ берегу съ трубнымъ звукомъ, на который обрадованные жители Кіевскіе отвѣтствовали громкими восклицаніями. Думая, что самъ грозный Святославъ идетъ на помощь къ осажденнымъ, непріятели разсѣялись въ ужасѣ, и Великая Княгиня Ольга могла, вмѣстѣ со внуками, безопасно встрѣтить своихъ избавителей за стѣнами города. Князь Печенѣжскій увидѣлъ ихъ малое число, но все еще не смѣлъ сразиться: требовалъ дружелюбнаго свиданія съ предводителемъ Россійскимъ, и спросилъ у него, Князь ли онъ? Хитрый Воевода объявилъ себя начальникомъ передовой дружины Святославовой, увѣряя, что сей Герой со многочисленнымъ войскомъ идетъ въ слѣдъ за нимъ. Обманутый Печенѣгъ предложилъ миръ: они подали руку одинъ другому и въ знакъ союза обмѣнялись оружіемъ. Князь далъ Воеводѣ саблю, стрѣлы и коня: Воевода Князю щитъ, броню и мечь. Тогда Печенѣги немедленно удалились отъ города (^[393]).

Освобожденные Кіевляне отправили гонца къ Святославу, сказать ему, что онъ для завоеванія чуждыхъ земель жертвуетъ собственною; что свирѣпые

враги едва не взяли столицы и семейства его; что отсутствіе Государя и защитника можетъ снова подвергнуть ихъ той же опасности, и чтобы онъ сжалился надъ бѣдствіемъ отечества, престарѣлой матери и юныхъ дѣтей своихъ. Тронутый Князь съ великою поспѣшностію возвратился въ Кіевъ. Шумъ воинскій, любезный его сердцу, не заглушилъ въ немъ нѣжной чувствительности сына и родителя: лѣтопись говоритъ, что онъ съ горячностію лобызалъ мать и дѣтей, радуясь ихъ спасенію. — Дерзость Печенѣговъ требовала мести: Святославъ отразилъ ихъ отъ предѣловъ Россіи, и сею побѣдою возстановилъ безопасность и тишину въ отечествѣ.

Но мирное пребываніе въ Кіевѣ скоро наскучило дѣятельному Князю. Страна завоеванная всегда кажется пріятною завоевателю, и сердце Героя стремилось къ берегамъ Дунайскимъ. Г. 969. Собравъ Бояръ, онъ въ присутствіи Ольги сказалъ имъ, что ему веселѣе жить въ Переяславцѣ, нежели въ Кіевѣ: «ибо въ столицѣ Болгарской, какъ въ средоточіи, стекаются всѣ драгоцѣнности Искусства и Природы (^[394]): Греки шлютъ туда золото, ткани, вино и плоды, Богемцы и Венгры серебро и коней, Россіяне мѣха, воскъ, медъ и невольниковъ.» Огорченная мать отвѣтствовала ему, что старость и болѣзнь не замедлятъ прекратить ея жизни. «Погреби меня» — сказала она — «и тогда иди, куда хочешь.» Кончина Ольги. Сіи слова оказались пророчествомъ. Ольга на четвертый день скончалась. — Она запретила отправлять по себѣ языческую тризну, и была погребена Христіанскимъ Священникомъ на мѣстѣ, ею самою для того избранномъ. Сынъ, внуки и благодарный народъ оплакали ея кончину.

Преданіе нарекло Ольгу Хитрою, Церковь Святою, Исторія Мудрою. Отмстивъ Древлянамъ, она умѣла соблюсти тишину въ странѣ своей и миръ съ чуждыми до совершеннаго возраста Святославова; съ дѣятельностію великаго мужа учреждала порядокъ въ Государствѣ обширномъ и новомъ; не писала, можетъ быть, законовъ, но давала уставы, самые простые и самые нужнѣйшіе для людей въ юности гражданскихъ обществъ. Великіе Князья до временъ Ольгиныхъ воевали: она правила Государствомъ. Увѣренный въ ея мудрости, Святославъ и въ мужескихъ лѣтахъ своихъ оставлялъ ей, кажется, внутреннее

правленіе, безпрестанно занимаясь войнами, которыя удаляли его отъ столицы. — При Ольгѣ Россія стала извѣстною и въ самыхъ отдаленныхъ странахъ Европы. Посольство Россійское въ Германію. Лѣтописцы Нѣмецкіе ворятъ о Посольствѣ ея въ Германію къ Императору Оттону I (^[395]). Можетъ быть, Княгиня Россійская, узнавъ о славѣ и побѣдахъ Оттоновыхъ, хотѣла, чтобы онъ также свѣдалъ о знаменитости ея народа, и предлагала ему дружественный союзъ чрезъ Пословъ своихъ. — Наконецъ, сдѣлавшись ревностною Христіанкою, Ольга — по выраженію Нестора, денница и луна спасенія — служила убѣдительнымъ примѣромъ для Вдадиміра и предуготовила торжество истинной Вѣры въ нашемъ отечествѣ.

По кончинѣ матери Святославъ могъ уже свободно исполнить свое безразсудное намѣреніе: то есть, перенести столицу Государства на берега Дунайскіе. Кромѣ самолюбивыхъ мечтаній завоевателя, Болгарія дѣйствительно могла нравиться ему своимъ теплымъ климатомъ, изобиліемъ плодовъ и богатствомъ дѣятельной, удобной торговли съ Константинополемъ; вѣроятно также, что сіе Государство, сопредѣльное съ Имперіею, превосходило Россію и въ гражданскомъ образованіи: но для такихъ выгодъ долженствовалъ ли онъ удалиться отъ своего отечества, гдѣ былъ, такъ сказать, корень его силы и могущества? По крайней мѣрѣ Святославу надлежало бы овладѣть прежде Бессарабіею, Молдавіею и Валахіею, то есть, выгнать оттуда Печенѣговъ, чтобы непрерывною цѣпію завоеваній соединить Болгарію съ Россійскими владѣніями. Но сей Князь излишно надѣялся на счастіе оружія и на грозное имя побѣдителя Козаровъ.

Г. 970. Онъ поручилъ Кіевъ сыну своему Ярополку, а другому сыну, Олегу (^[396]), Древлянскую землю, гдѣ прежде властвовали ея собственные Князья. Въ тоже время Новогородцы, недовольные, можетъ быть, властію Княжескихъ Намѣстниковъ, прислали сказать Святославу, чтобы онъ далъ имъ сына своего въ Правители и грозились въ случаѣ отказа избрать для себя особеннаго Князя. Ярополкъ и Олегъ не захотѣли принять власти надъ ними; но у Святослава былъ еще третій сынъ, Владиміръ, отъ ключницы Ольгиной, именемъ Малуши, дочери Любчанина Малька (^[397]): Новогородцы, по совѣту Добрыни, Малушина брата, избрали въ Князья сего юношу,

которому судьба назначила преобразить Россію. — Первые Удѣлы въ Россіи. И такъ Святославъ первый ввелъ обыкновеніе давать сыновьямъ особенные Удѣлы: примѣръ несчастный, бывшій виною всѣхъ бѣдствій Россіи.

Вторичное завоеваніе Болгаріи. Святославъ, отпустивъ Владиміра съ Добрынею въ Новгородъ, немедленно отправился въ Болгарію, которую онъ считалъ уже своею областію, но гдѣ родъ встрѣтилъ его какъ непріятеля (^[398]). Многочисленное войско собралось въ Переяславцѣ и напало на Россіянъ. Долговременное, кровопролитное сраженіе клонилось уже въ пользу Болгаровъ; но воины Святославовы, ободренные его рѣчью: братья и дружина! умремъ, но умремъ съ твердостію и мужествомъ! напрягли силы свои, и ввечеру побѣда увѣнчала ихъ храбрость. Святославъ взялъ приступомъ городъ Переяславецъ, снова овладѣлъ Царствомъ Болгарскимъ и хотѣлъ тамъ навсегда остаться. Въ семъ намѣреніи еще болѣе утвердилъ его знатный Грекъ, именемъ Калокиръ (^[399]), самый тотъ, который отъ Императора Никифора былъ Посломъ у Святослава. Калокиръ съ помощію Россіянъ надѣялся свергнуть Государя своего съ престола и царствовать въ Константинополѣ: за что обѣщалъ имъ уступить Болгарію въ вѣчное владѣніе и присылать дары. — Между тѣмъ Святославъ, довольствуясь властію надъ сею землею, позволялъ сыну умершаго ея Царя, именемъ Борису, украшаться знаками Царскаго достоинства (^[400]).

Греки, призвавшіе Россіянъ на берега Дунайскіе, увидѣли свою ошибку. Святославъ, отважный и воинственный, казался имъ въ ближнемъ сосѣдствѣ гораздо опаснѣе Болгаровъ. Іоаннъ Цимискій (^[401]), тогдашній Императоръ, предлагая сему Князю исполнить договоръ, заключенный съ нимъ въ царствованіе Никифора, требовалъ, чтобы Россіяне вышли изъ Болгаріи; но Святославъ не хотѣлъ слушать Пословъ, и съ гордостію отвѣтствовалъ, что скоро будетъ самъ въ Константинополѣ и выгонитъ Грековъ въ Азію. Цимискій, напомнивъ ему о бѣдственной участи ненасытнаго Игоря, сталъ вооружаться, а Святославъ спѣшилъ предупредить его.

Въ описаніи сей кровопролитной войны Несторъ и Византійскіе Историки несогласны: первый отдаетъ честь и славу побѣды Князю Россійскому, вторые Императору — и, кажется, справедливѣе: ибо война кончилась тѣмъ, что

Болгарія осталась въ рукахъ у Грековъ, а Святославъ принужденъ былъ, съ горстію воиновъ, итти назадъ въ Россію: слѣдствія весьма несообразныя съ счастливымъ успѣхомъ его оружія! Къ тому же Греческіе Историки описываютъ всѣ обстоятельства подробнѣе, яснѣе, — и мы, предпочитая истину народному самохвальству, не должны отвергнуть ихъ любопытнаго сказанія.

Война съ Цимискіемъ. Великій Князь (говорятъ они), къ Русской дружинѣ присоединивъ Болгаровъ, новыхъ своихъ подданныхъ, — Венгровъ и Печенѣговъ, тогдашнихъ его союзниковъ, вступилъ во Ѳракію и до самаго Адріанополя опустошилъ ея селенія (^[402]). Варда Склиръ, Полководецъ Имперіи, видя многочисленность непріятелей, заключился въ семъ городѣ, и долго не могъ отважиться на битву. Наконецъ удалось ему хитростью разбить Печенѣговъ: тогда Греки, ободренные успѣхомъ, сразились съ Княземъ Святославомъ. Россіяне изъявляли пылкое мужество; но Варда Склиръ и братъ его, Константинъ Патрикій, принудили ихъ отступить, умертвивъ въ единоборствѣ какихъ-то двухъ знаменитыхъ богатырей Скиѳскихъ.

Несторъ описываетъ сію битву такимъ образомъ: «Императоръ встрѣтилъ Святослава мирными предложеніями и хотѣлъ знать число его витязей, обѣщая на каждаго изъ нихъ заплатить ему дань. Великій Князь объявилъ у себя 20, 000 человѣкъ, едва имѣя и половину. Греки, искусные въ коварствѣ, воспользовались временемъ и собрали 100, 000 воиновъ, которые со всѣхъ сторонъ окружили Россіянъ. Великодушный Святославъ, покойно осмотрѣвъ грозные ряды непріятелей, сказалъ дружинѣ: Бѣгство не спасетъ насъ; волею и неволею должны мы сразиться. Не посрамимъ отечества, но ляжемъ здѣсь костями (^[403]): мертвымъ нестыдно! Станемъ крѣпко. Иду предъ вами, и когда положу свою голову, тогда дѣлайте, что хотите! Воины его, пріученные не бояться смерти и любить Вождя смѣлаго, единодушно отвѣтствовали: наши головы лягутъ вмѣстѣ съ твоею! вступили въ кровопролитный бой, и доказали, что не множество, а храбрость побѣждаетъ. Греки не устояли: обратили тылъ, разсѣялись — и Святославъ шелъ къ Константинополю, означая свой путь всѣми ужасами опустошенія.» .... Доселѣ можемъ не сомнѣваться въ истинѣ

Несторова сказанія; но дальнѣйшее его повѣствованіе гораздо менѣе вѣроятно. «Цимискій (пишетъ онъ) въ страхѣ, въ недоумѣніи призвалъ Вельможъ на совѣтъ и рѣшился искусить непріятеля дарами, золотомъ и паволоками драгоцѣнными; отправилъ ихъ съ человѣкомъ хитрымъ, и велѣлъ ему наблюдать всѣ движенія Святославовы. Но сей Князь не хотѣлъ взглянуть на золото, положенное къ его ногамъ, и равнодушно сказалъ Отрокамъ своимъ: возмите. Тогда Императоръ послалъ къ нему въ даръ оружіе: Герой схватилъ оное съ живѣйшимъ удовольствіемъ, изъявляя благодарность, и Цимискій, не смѣя ратоборствовать съ такимъ непріятелемъ, заплатилъ ему дань; каждый воинъ взялъ часть свою; доля убіенныхъ была назначена для ихъ родственниковъ. Гордый Святославъ съ торжествомъ возвратился въ Болгарію.» Греки не имѣли нужды искушать Великаго Князя, когда онъ съ малыми силами уже разбилъ ихъ многочисленное войско; но сія сказка достойна замѣчанія, свидѣтельствуя мнѣніе потомства о характерѣ Святослава.

Г. 971. Въ слѣдующій годъ по извѣстіямъ Византійскимъ, самъ Цимискій выступилъ изъ Константинополя съ войскомъ, отправивъ напередъ сильный флотъ къ Дунайскому устью, безъ сомнѣнія для того, чтобы пресѣчь сообщеніе Россіянъ водою съ Кіевомъ. Сей Императоръ открылъ себѣ путь ко трону злодѣйствомъ, умертвивъ Царя Никифора, но правилъ Государствомъ благоразумно, и былъ Героемъ. Избирая Полководцевъ искусныхъ, щедро награждая заслуги самыхъ рядовыхъ воиновъ, строго наказывая малѣйшее неповиновеніе, онъ умѣлъ вселить въ первыхъ древнее Римское славолюбіе, а вторыхъ пріучить къ древней подчиненности. Собственное его мужество было примѣромъ для тѣхъ и другихъ. — На пути встрѣтили Императора Послы Россійскіе, которые хотѣли единственно узнать силу Грековъ. Іоаннъ, не входя съ ними въ переговоры, велѣлъ имъ осмотрѣть станъ Греческій, и возвратиться къ своему Князю. Сей поступокъ уже доказывалъ Святославу, что онъ имѣетъ дѣло съ непріятелемъ опаснымъ.

Оставивъ главное войско назади, Императоръ съ отборными ратниками, съ Легіономъ такъ называемыхъ Безсмертныхъ, съ 13, 000 конницы, съ 10, 500 пѣхоты (^[404]), явился нечаянно подъ

стѣнами Переяславца и напалъ на 8, 000 Россіянъ, которые спокойно занимались тамъ воинскимъ ученьемъ. Они изумились, но храбро вступили въ бой съ Греками. Большая часть ихъ легла на мѣстѣ, и вылазка, сдѣланная изъ города въ помощь имъ, не имѣла успѣха; однакожь побѣда весьма дорого стоила Грекамъ, и Цимискій съ нетерпѣніемъ ожидалъ своего остальнаго войска. Какъ скоро оно пришло, Греки со всѣхъ сторонъ окружили городъ, гдѣ начальствовалъ Россійскій Полководецъ Сфенкалъ. Самъ Князь съ 60, 000 воиновъ стоялъ въ укрѣпленномъ станѣ на берегу Дуная.

Калокиръ, виновникъ сей войны, по словамъ Греческихъ Лѣтописцевъ, бѣжалъ изъ Переяславца увѣдомить его, что столица Болгарская осаждена. Но Цимискій не далъ Святославу времени освободить ее: тщетно предлагавъ Россіянамъ сдаться, онъ взялъ городъ приступомъ. Борисъ, только именемъ Царь Болгарскій, достался Грекамъ въ плѣнъ, со многими его знаменитыми единоземцами: Императоръ обошелся съ ними благосклонно, увѣряя — какъ бываетъ въ такихъ случаяхъ — что онъ вооружился единственно для освобожденія ихъ отъ неволи, и что признаетъ врагами своими однихъ Россіянъ (^[405]).

Между тѣмъ 8, 000 воиновъ Святославовыхъ заперлись въ Царскомъ дворцѣ, не хотѣли сдаться и мужественно отражали многочисленныхъ непріятелей. Напрасно Императоръ ободрялъ Грековъ: онъ самъ съ оруженосцами своими пошелъ на приступъ и долженъ былъ уступить отчаянной храбрости осажденныхъ. Тогда Цимискій велѣлъ зажечь дворецъ, и Россіяне погибли въ пламени.

Святославъ, свѣдавъ о взятіи Болгарской столицы, не показалъ воинамъ своимъ ни страха, ни огорченія, и спѣшилъ только встрѣтить Цимискія, который со всѣми силами приближался къ Доростолу, или нынѣшней Силистріи. Въ 12 миляхъ оттуда сошлись оба воинства. Цимискій и Святославъ — два Героя, достойные спорить другъ съ другомъ о славѣ и побѣдѣ — каждый, ободривъ своихъ, дали знакъ битвы, и при звукѣ трубъ началось кровопролитіе. Отъ перваго стремительнаго удара Грековъ поколебались ряды Святославовы; но вновь устроенные Княземъ, сомкнулись твердою стѣною и разили непріятелей. До самаго вечера счастіе ласкало ту и другую сторону; двѣнадцать разъ то и другое

войско думало торжествовать побѣду. Цимискій велѣлъ распустить священное знамя Имперіи; былъ вездѣ, гдѣ была опасность; махомъ копія своего удерживалъ бѣгущихъ и показывалъ имъ путь въ средину враговъ. Наконецъ судьба жестокой битвы рѣшилась: Святославъ отступилъ къ Доростолу и вошелъ въ сей городъ (^[406]).

Императоръ осадилъ его. Въ то же самое время подоспѣлъ и флотъ Греческій, который пресѣкъ свободное плаваніе Россіянъ по Дунаю. Великодушная Святославова бодрость возрастала съ опасностями. Онъ заключилъ въ оковы многихъ Болгаровъ, которые хотѣли измѣнить ему; окопалъ стѣны глубокимъ рвомъ, безпрестанными вылазками тревожилъ станъ Грековъ. Россіяне (пишутъ Византійскіе Историки) оказывали чудесное остервененіе, и думая, что убитый непріятелемъ долженъ служить ему рабомъ въ адѣ, вонзали себѣ мечи въ сердце, когда уже не могли спастися: ибо хотѣли тѣмъ сохранить вольность свою въ будущей жизни (^[407]). Самыя жены ихъ ополчались и какъ древнія Амазонки мужествовали въ кровопролитныхъ сѣчахъ. Малѣйшій успѣхъ давалъ имъ новую силу. Однажды, въ счастливой вылазкѣ, принявъ Магистра Іоанна, свойственника Цимискіева, за самого Императора, они съ радостными кликами изрубили сего знатнаго сановника и съ великимъ торжествомъ выставили голову его на башнѣ. Не рѣдко, побѣждаемые силою превосходною, обращали тылъ безъ стыда: шли назадъ въ крѣпость съ гордостію, медленно, закинувъ за плеча огромные щиты свои. Ночью, при свѣтѣ луны, выходили жечь тѣла друзей и братьевъ, лежащихъ въ полѣ; закалали плѣнниковъ надъ ними, и съ какими-то священными обрядами погружали младенцевъ въ струи Дуная. Примѣръ Святослава одушевлялъ воиновъ.

Но число ихъ уменьшалось. Главные Полководцы, Сфенкалъ, Икморъ (не родомъ, по сказанію Византійцевъ, а доблестію Вельможа) пали въ рядахъ непріятельскихъ. Сверхъ того Россіяне, стѣсненные въ Доростолѣ и лишенные всякаго сообщенія съ его плодоносными окрестностями, терпѣли голодъ. Святославъ хотѣлъ преодолѣть и сіе бѣдствіе: въ темную бурную ночь, когда лилъ сильный дождь съ градомъ и гремѣлъ ужасный громъ, онъ съ 2000 воиновъ сѣлъ на лодки, при блескѣ молніи

обошелъ Греческій флотъ и собралъ въ деревняхъ запасъ пшена и хлѣба. На возвратномъ пути видя разсѣянныя по берегу толпы непріятелей, которые поили лошадей и рубили дрова, отважные Россіяне вышли изъ лодокъ, напали изъ лѣсу на Грековъ, множество ихъ убили и благополучно достигли пристани. — Но сія удача была послѣднею. Императоръ взялъ мѣры, чтобы въ другой разъ ни одна лодка Русская не могла выплыть изъ Доростола.

Уже болѣе двухъ мѣсяцевъ продолжалась осада; счастіе совсѣмъ оставило Россіянъ. Они не могли ждать никакой помощи. Отечество было далеко — и, вѣроятно, не знало ихъ бѣдствія. Народы сосѣдственные волею и неволею держали сторону Грековъ, ибо страшились Цимискія. Воины Святославовы изнемогали отъ ранъ и голода. Напротивъ того Греки имѣли во всемъ изобиліе, и новые Легіоны приходили къ нимъ изъ Константинополя.

Въ сихъ трудныхъ обстоятельствахъ Святославъ собралъ на совѣтъ дружину свою. Одни предлагали спастися бѣгствомъ въ ночное время; другіе совѣтовали просить міра у Грековъ, не видя инаго способа возвратиться въ отечество; наконецъ всѣ думали, что войско Россійское уже не въ силахъ бороться съ непріятелемъ. Но Великій Князь не согласился съ ними, и хотѣлъ еще испытать счастіе оружія. «Погибнетъ» — сказалъ онъ съ тяжкимъ вздохомъ — «погибнетъ слава Россіянъ, если нынѣ устрашимся смерти! Пріятна ли жизнь для тѣхъ, которые спасли ее бѣгствомъ? и не впадемъ ли въ презрѣніе у народовъ сосѣдственныхъ, доселѣ ужасаемыхъ именемъ Русскимъ (^[408])? Наслѣдіемъ предковъ своихъ мужественные, непобѣдимые, завоеватели многихъ странъ и племенъ, или побѣдимъ Грековъ, или падемъ съ честію, совершивъ дѣла великія!» Тронутые сею рѣчью, достойные его сподвижники громкими восклицаніями изъявили рѣшительность геройства — и на другой день все войско Россійское съ бодрымъ духомъ выступило въ поле за Святославомъ. Онъ велѣлъ запереть городскія ворота, чтобы никто не могъ думать о бѣгствѣ и возвращеніи въ Доростолъ. Сраженіе началося утромъ: въ полдень Греки, утомленные зноемъ и жаждою, а болѣе всего упорствомъ непріятеля, начали отступать, и Цимискій долженъ былъ дать

имъ время на отдохновеніе. Скоро битва возобновилась. Императоръ, видя, что тѣсныя мѣста вокругъ Доростола благопріятствуютъ малочисленнымъ Россіянамъ, велѣлъ Полководцамъ своимъ заманить ихъ на обширное поле притворнымъ бѣгствомъ; но и сія хитрость не имѣла успѣха: глубокая ночь развела воинства безъ всякаго рѣшительнаго слѣдствія.

Цимискій, изумленный отчаяннымъ мужествомъ непріятелей, вздумалъ прекратить утомительную войну единоборствомъ съ Княземъ Святославомъ, и велѣлъ сказать ему, что лучше погибнуть одному человѣку, нежели губить многихъ людей въ напрасныхъ битвахъ. Святославъ отвѣтствовалъ: «Я лучше врага своего знаю, что мнѣ дѣлать. Если жизнь ему наскучила, то много способовъ отъ нее избавиться: Цимискій да избираетъ любой!» За симъ послѣдовало новое сраженіе, равно упорное и жестокое. Греки всего болѣе хотѣли смерти Героя Святослава. Одинъ изъ ихъ витязей, именемъ Анемасъ, открылъ себѣ путь сквозь ряды непріятелей, увидѣлъ Великаго Князя и сильнымъ ударомъ въ голову сшибъ его съ коня; но шлемъ защитилъ Святослава, и смѣлый Грекъ палъ отъ мечей дружины Княжеской. Долгое время побѣда казалась сомнительною. Наконецъ самая Природа ополчилась на Святослава: страшный вѣтръ поднялся съ Юга, и дуя прямо въ лице Россіянамъ, ослѣпилъ ихъ густыми облаками пыли, такъ, что они долженствовали прекратить битву, оставивъ на мѣстѣ 15, 500 мертвыхъ и 20, 000 щитовъ. Греки назвали себя побѣдителями. Ихъ суевѣріе приписало сію удачу сверхъестественному дѣйствію: они разсказывали другъ другу, будто бы Св. Ѳеодоръ Стратилатъ явился впереди ихъ войска, и разъѣзжая на бѣломъ конѣ, приводилъ въ смятеніе полки Россійскіе (^[409]).

Святославъ, видя малое число своихъ храбрыхъ воиновъ, большею частію раненныхъ, и самъ уязвленный, рѣшился наконецъ требовать мира. Цимискій, обрадованный его предложеніемъ, отправилъ къ нему въ станъ богатые дары. «Возмемъ ихъ, » сказалъ Великій Князь дружинѣ своей: «когда же будемъ недовольны Греками, то, собравъ войско многочисленное, снова найдемъ путь къ Царюграду.» Такъ повѣствуетъ нашъ Лѣтописецъ, не сказавъ ни слова о счастливыхъ успѣхахъ Греческаго оружія (^[410]).

Византійскіе Историки говорятъ, что Цимискій, дозволяя Святославу свободно выйти изъ Болгаріи и купцамъ Россійскимъ торговать въ Константинополѣ, примолвилъ съ великодушною гордостію: «Мы Греки любимъ побѣждать своихъ непріятелей не столько оружіемъ, сколько благодѣяніями.» Императорскій Вельможа Ѳеофанъ Синкелъ и Россійскій Воевода Свѣнельдъ именемъ Государей своихъ заключили слѣдующій договоръ, который находится въ Несторовой лѣтописи, и также ясно доказываетъ, что успѣхъ войны былъ на сторонѣ Грековъ: ибо Святославъ, торжественно обязываясь на все полезное для Имперіи, не требуетъ въ немъ никакихъ выгодъ для Россіянъ (^[411]).

Договоръ съ Греками. «Мѣсяца Іюля, Индикта XIV, въ лѣто 6479, я Святославъ, Князь Русской, по данной мною клятвѣ, хочу имѣть до конца вѣка миръ и любовь совершенную съ Цимискіемъ, Великимъ Царемъ Греческимъ, съ Василіемъ и Константиномъ, Боговдохновенными Царями (^[412]), и со всѣми людьми вашими, обѣщаясь именемъ всѣхъ сущихъ подо мною Россіянъ, Бояръ и прочихъ, никогда не помышлять на васъ, не собирать моего войска и не приводить чужеземнаго на Грецію, область Херсонскую и Болгарію. Когда же иные враги помыслятъ на Грецію, да буду ихъ врагомъ и да борюся съ ними. Если же я или сущіе подо мною не сохранятъ сихъ правыхъ условій, да имѣемъ клятву отъ Бога, въ коего вѣруемъ: Перуна и Волоса, бога скотовъ. Да будемъ желты какъ золото, и собственнымъ нашимъ оружіемъ изсѣчены (^[413]). Въ удостовѣреніе чего написали мы договоръ на сей хартіи и своими печатями запечатали.» Утвердивъ миръ, Императоръ снабдилъ Россіянъ съѣстными припасами (^[414]); а Князь Россійскій желалъ свиданія съ Цимискіемъ. Сіи два Героя, знакомые только по славнымъ дѣламъ своимъ, имѣли, можетъ быть, равное любопытство узнать другъ друга лично. Они видѣлись на берегу Дуная. Императоръ, окруженный златоносными всадниками, въ блестящихъ латахъ, пріѣхалъ на конѣ: Святославъ въ ладіи, въ простой бѣлой одеждѣ, и самъ гребя весломъ. Греки смотрѣли на него съ удивленіемъ. Наружность Святослава. По ихъ сказанію, онъ былъ средняго роста, и довольно строенъ, но мраченъ и дикъ видомъ; имѣлъ грудь широкую, шею толстую, голубые глаза, брови густыя, носъ

плоскій, длинные усы, бороду рѣдкую и на головѣ одинъ клокъ волосовъ, въ знакъ его благородства; въ ухѣ висѣла золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами и рубиномъ. Императоръ сошелъ съ коня. Святославъ сидѣлъ на скамьѣ въ ладіи. Они говорили — и разстались друзьями.

Но сія дружба могла ли быть искреннею? Святославъ съ воинами малочисленными, утружденными, предпріялъ обратный путь въ отечество на ладіяхъ, Дунаемъ и Чернымъ моремъ; а Цимискій въ то же время отправилъ къ Печенѣгамъ Пословъ, которые должны были, заключивъ съ ними союзъ, требовать, чтобы они не ходили за Дунай, не опустошали Болгаріи и свободно пропустили Россіянъ чрезъ свою землю. Печенѣги согласились на все, кромѣ послѣдняго, досадуя на Россіянъ за то, что они примирились съ Греками. Такъ пишутъ Византійскіе Историки; но съ большею вѣроятностію можно думать совсѣмъ противное. Тогдашняя политика Императоровъ не знала великодушія: предвидя, что Святославъ не оставитъ ихъ надолго въ покоѣ, едва ли не сами Греки наставили Печенѣговъ воспользоваться слабостію Россійскаго войска. Несторъ приписываетъ сіе коварство жителямъ Переяславца: они, по его словамъ, дали знать Печенѣгамъ, что Святославъ возвращается въ Кіевъ съ великимъ богатствомъ и съ малочисленною дружиною.

Печенѣги обступили Днѣпровскіе пороги и ждали Россіянъ. Святославъ зналъ о сей опасности. Свѣнельдъ, знаменитый Воевода Игоревъ, совѣтовалъ ему оставить ладіи и сухимъ путемъ обойти пороги: Князь не принялъ его совѣта, и рѣшился зимовать въ Бѣлобережьѣ, при

Г. 972 устьѣ Днѣпра, гдѣ Россіяне должны были терпѣть во всемъ недостатокъ и самый голодъ, такъ, что они давали полгривны за лошадиную голову (^[415]). Можетъ быть, Святославъ ожидалъ тамъ помощи изъ Россіи, но тщетно. Весна снова открыла ему опасный путь въ отечество. Кончина Святослава. Не смотря на малое число изнуренныхъ воиновъ, надлежало сразиться съ Печенѣгами, и Святославъ палъ въ битвѣ. Князь ихъ Куря, отрубивъ ему голову, изъ ея черепа сдѣлалъ чашу (^[416]). Только немногіе Россіяне спаслись съ Воеводою Свѣнельдомъ, и принесли въ Кіевъ горестную вѣсть о погибели Святослава.

Такимъ образомъ скончалъ жизнь сей Александръ нашей древней Исторіи, который столь мужественно боролся и съ врагами и съ бѣдствіями; былъ иногда побѣждаемъ, но въ самомъ несчастіи изумлялъ побѣдителя своимъ великодушіемъ; равнялся суровою воинскою жизнію съ Героями Пѣснопѣвца Гомера, и снося терпѣливо свирѣпость непогодъ, труды изнурительные и все ужасное для нѣги, показалъ Русскимъ воинамъ, чѣмъ могутъ они во всѣ времена одолѣвать непріятелей. Но Святославъ, образецъ великихъ Полководцевъ, не есть примѣръ Государя великаго: ибо онъ славу побѣдъ уважалъ болѣе государственнаго блага, и характеромъ своимъ плѣняя воображеніе Стихотворца, заслуживаетъ укоризну Историка.

Если Святославъ въ 946 году, — какъ пишетъ Несторъ — былъ еще слабымъ отрокомъ, то онъ скончалъ дни свои въ самыхъ цвѣтущихъ лѣтахъ мужества, и сильная рука его могла бы еще долго ужасать народы сосѣдственные.