Какой ужасный крик и вопль мой слух пронзает, И что то за язык: Елаг, Елаг, — болтает. И женск и мужеск пол на имя то сердит, Другой, его спасая, себя, мнит, умертвит. Одни его казнить готовы уж словами; Другие не найдут слов, взнесть как похвалами. Но чем бы он себя так знатным учинил, Что наш спокойный мир на шайки разделил: Вину раздоров сих узнать от них мне трудно, Все в ярости своей кричат лишь безрассудно; Скажи хоть ты мне, Феб, пустых стихов отец, Чем ссоры зачались, что будет их конец? Феб скоро отвещать, лишь кто его спрашает, Не думавши и вдруг, во гневе отвещает:
391
«Не чаял я, чтоб ты дурак такой же был, Чтоб об Елагина стихах ты говорил; Я всю войну об них толико ж презираю, Как и его в стихах самого мало знаю; Парнаса таинствы ему не открывал, И верь мне, что он там вовеки не бывал. А замешательство, как мню, тем началося, Что быть сатириком ему не удалося: Взбесяся на людей, таких же, как и сам, Смеялись что его растрепанным власам, Тем вздумал обличать худые их пороки, Что из французских слов наполнил пусты строки; Украв из Боала сначалу строк с пяток, Уверился, что весь его так слог высок И уж позволено ругаться без разбору Мужскому, женскому и всякому убору; Но глуп лишь каждый тем, что на него восстал, За то, что он писал, себя лишь обругал; Однако ж ссоры те не прежде перестанут, Как о пустом болтать <все> глупые устанут». Промолвив Феб сие, невидим стал мне быть, А дале без него не силен я судить.
1753 (?)
Неизвестный автор
Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века. В двух томах. Том второй. Л.: «Советский писатель», 1972. (Библиотека поэта; Большая серия; Второе издание)