(«Скажи-ка, дядя, ведь недаром...»).
Автограф неизвестен.
Печатается по последней прижизненной публикации.
Датируется не позднее середины апреля 1837 г. по помете в: Лермонтов 1840: 38; и дате цензурного разрешения «Современнику», где стихотворение появилось впервые (см. ниже).
Впервые: Современник. 1837. Т. 6. № 2. С. 207–211; вошло в прижизненный сборник стихотворений: Лермонтов 1840: 33–38.
П. А. Висковатов полагал, что «Бородино» было написано Лермонтовым уже на Кавказе, в ссылке, а не в Москве: «Раевский в объяснительной записке своей о стихах Лермонтова на смерть Пушкина, желая выгородить друга и выставить его патриотизм, выискивает проникнутые патриотизмом стихотворения Михаила Юрьевича. Если бы “Бородино” было уже написано, он не преминул бы упомянуть о нем вместе с другими» (Висковатов 1891: 259). Однако цензурная дата номера «Современника», где было напечатано «Бородино», — 2 мая 1837 г. Это означает, что стихотворение должно было быть послано в Петербург не позднее середины апреля 1837 г., т. е. могло быть закончено как до отъезда Лермонтова из Петербурга (19 марта), так и в Москве (где поэт пробыл с 23 марта по 10 апреля) или даже по дороге в Ставрополь (см.: Летопись 2003: 237–240).
В 1837 г. исполнялось двадцать пять лет со времени Отечественной войны 1812 г. Этот юбилей был важен как для официальной идеологии, развивающейся в рамках «уваровской триады» («православие, самодержавие, народность»), так и для различных общественных кругов, в том числе и оппозиционных. Таким образом формировался своего рода социальный заказ, на который в массовом порядке откликнулся литературный цех. Уже с 1836 г. стали во множестве появляться всевозможные «записки», «рассказы» и воспоминания участников Отечественной войны, исторические очерки и романтические новеллы. Лермонтов не остался равнодушным к общественному запросу: он радикально переделывает свою старую пьесу «Поле Бородина» (1830; № 163), конструируя вместо патетического монолога, в котором были видны следы одического стиля (в изводе «Певца во стане русских воинов» Жуковского), — диалог, свободный разговор старого служаки с молодыми слушателями. Солдатское просторечие, как поэтическое средство, было до того использовано, в частности, Пушкиным (ср. в его «Гусаре»: «Ты, хлопец, может и не трус, / Да глуп, а мы видали виды», «Занес же вражий дух меня / На распроклятую квартеру»). С. П. Шевырев справедливо отметил и другой источник лермонтовской стилизации: «В военной песенке “Бородино” есть ухватки, напоминающие музу в кивере Дениса Давыдова» (Москвитянин. 1841. Ч. II. № 4. С. 533). Наконец, в «Бородине» эти стилистические пласты органично согласуются с возвышенной героической интонацией, в то же время лишенной архаической выспренности.
Опыт Лермонтова тем более удачен, что текст «Бородина» оказался почти свободен от предвзятых идеологических установок: именно поэтому лермонтовский шедевр могли присвоить и использовать самые разные общественные группы — вследствие этой универсальности, «Бородино» быстро проникло в школьные хрестоматии и книги для народа (см.: Вдовин 2013: 311) и тем самым стало одним из главных источников внесословной патриотической риторики.
Об исторических источниках стихотворения см.: Т. 4, примеч. к юношескому сочинению Лермонтова «Le champ de Borodino» (№ 592)
Лит.: ЛЭ 1981: 67–68; Скабичевский 1879: 16–17; Орлов 1883: 59; Браиловский 1893: 6–10; Александров 1913: 87–97; Нейман 1914a: 104–105; Семенов 1914b: 109–117; Соловьев 1914: 40–41; Гинцбург 1915: 149; Гинцбург 1915: 149–150; Белый 1917: 198–199; Егоров 1922: 47–48; Гроссман 1928; Дурылин 1934: 30–33; Виноградов 1938: 289–291; Дурылин 1939: 10–12; Евгеньев 1939: 296–302; Касторский 1939: 160–161; Мануйлов 1939: 37; Гинзбург 1940: 205; Эйхенбаум 1940: 330–331; Азадовский 1941: 250–251; Дурылин 1941b: 181–186, 190–191; Михайлова 1941: 158–160; Пумпянский 1941: 411–412, 421; Эйхенбаум 1941a: 34; Эйхенбаум 1941b: 180; Прянишников 1946: 243–253; Заславский 1947: 33–34; Бродский 1948: 4–67; Попов 1949: 13–27; Gregoire 1951: 145–159; Попов 1954: 34; Bowra 1955: 1921–194; Белинский 1953–1959: I, 503–504; Цурикова 1955: 412–413; Пятницкая 1958: 205–219; Lavrin 1959: 96; Краснов 1959: 9–10; Азадовский 1960: 243–248; Семенов 1960: 101–118; Ефимова 1961: 89–95; Эйхенбаум 1961: 72–73; Иконников 1962: 55–58; Нейман 1963: 402–403; Бродский 1964: 100–117, 181–196; Кретов 1964: 131–132; Максимов 1964: 137–141; Пейсахович 1964: 446–466, 484–485; Архипов 1965: 190–191, 400–410; Андроников 1967: 77–93; Гербстман 1967: 281–282; Петровский 1967: 25–40; Guisti 1968: 192–193; Кирпотин 1970: 263; Гончаров 1973: 115–116; Коровин 1973: 59–66; Нейман 1973: 338–339; Кузьмин 1974: 222–245; Фохт 1975: 56–58; Фризман 1975: 212–214; Напольнова 1976: 114–119; Пульхритудова 1979: 299–305; Турбин 1979: 392–403; Розенов 1982: 124–129; Баевский 1983: 469–471; Левидов 1983: 93–94; Андроников 1984: 21–23; Панченко 1984: 202–203; Симанович 1984: 31–45; Кривошапова 1987: 57–58; Макогоненко 1987: 274–284; Коган 1988: 68–77; Горланов 1989: 97–105; Ломинадзе 1989: 73–80, 201–284; Буранок 1990: 106–118; Матяш 1992: 112–121; Ходанен 1994a: 32–36; Медриш 1996: 89–94; Серман 1997: 129–133, 189; Ладыгин 2002: 64; Сиротин 2002: 335–508; Щеблыкин 2003b: 51–68; Рымашевский 2004: 55–57; Фризман 2005: 356–368; Бочаров 2007: 542–543; Попов 2007: 747–750; Логунова 2010: 55–58; Пронин 2011: 49–50; Гринбаум 2012: 195–212; Сахаров 2012: 89–106; Абрамов 2013: 9–17; Ходанен 2013: 176–186; Кормилов 2014: 27–38.