469. Боярин Орша
Автографы: 1) ОР РНБ. Ф. 429. № 1. Л. 2—12 об. — беловой со значительной правкой; 2) ОПИ ГИМ. Ф. 445. № 227а (тетрадь Чертковской библиотеки). Л. 61 об. — набросок II главы, стихи 420—433 (И понял данный знак монах ~ При нас дела свои поверь!); 3) РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 1. № 45. Л. 10—10 об. — черновой автограф III главы, стихи 747—815 (Умчался дале шумный бой ~ Подходит, смотрит: «это он!») и следующий за ним отрывок, не вошедший в окончательный текст.
Авторизованная копия: РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 1. № 12 (тетрадь 12). Л. 1—14 (стихи 444—449 (Рукою бога утвержден ~ Он сердца полный властелин!) зачеркнуты одной чертой и на полях надпись рукой Лермонтова: «вымарать»).
Печатается по тексту авторизованной копии ИРЛИ (как наиболее поздней версии текста), с восстановлением зачеркнутых стихов по автографу РНБ.
Датируется 1835—1836 гг.
Впервые: ОЗ. 1842. Т. 23. № 7. Отд. I. С. 1—24, с цензурными пропусками.
В автографе ИРЛИ имеются зачеркнутые стихи:
После стиха 236 Предстал пред бледною четой...):
Свечи дрожащей красный луч,
Как будто молния из туч,
Прервав любви последний пыл,
Все чувства их оледенил.
Они при нем, без дум, без сил,
Едва успели отомкнуть,
Уста от уст, от груди грудь.
Вместо стихов 628—631 (Так бурей брошен на песок ~ Недвижим ждет напор валов) было:
Как мертвый образ божества
Внимает кликам торжества!
В толпе шумящей тих, один
Он все — и раб, и властелин,
Без чувства сам, предмет страстей, —
И выше всех — и всех слабей!
После стиха 631 (Недвижим ждет напор валов):
И жертва ненасытных вод
Он разрушается, гниет.
После стиха 667 (Слова: бежал! кто? как бежал?):
Досада, любопытство, страх
Виднелись в постных их чертах;
Прошла обедня в суетах; —
После стиха 695 (Твердили иноки порой)::
Когда ж боярин все узнал,
Он побледнел, затрепетал,
Глаза его покрылись мглой,
Не зря, смотрел он пред собой;
Рука на небо поднялась…
От синих губ оторвалась
Не речь — но звук — ужасный звук,
Отзыв еще сильнейших мук,
Невнятный как далекий гром…
Три дня, три ночи целый дом
Дрожал, встречая мрачный взор, —
Они прошли — но с этих пор,
Как будто от рожденья нем,
Он слова не сказал ни с кем!..
После стиха 1008 (В него проник смертельный яд!..):
Исчезнуть рад бы он с земли,
Но муки жизнь его спасли!..
Одежды длинный лоскуток,
Который сгнил, увял, поблек,
Вместо стихов 1038—1041 (Да, я преступник, я злодей — ~ Нам не сойтись одним путем...) было:
Перед людьми преступник я:
Меня казнит судьба моя,
Но о спасенье не молюсь,
Небес и ада не боюсь!
Пусть вечно мучусь: не беда
Ведь с ней не встречусь никогда!
В черновом автографе ИРЛИ вместо стихов 805—807 (Здесь, сквозь толпу, издалека ~ Три раза с саблей поднялась) было:
Напрасно он взывал к своим,
Его все войско было с ним.
Здесь, сквозь толпу издалека
Я видел кудри старика,
Я видел, как его рука
С мечом три раза поднялась
Вместо стихов 816—819 (Главу, омытую в крови, ~ «И я узнал тебя! узнал!) было:
Так точно! перед ним лежит
Меж трупами полузарыт
В снегу, с изрубленным челом,
С руками, сжатыми крестом,
Боярин Орша… Кровь ручьем
Бежала по его лицу…
Он приближаяся к концу,
Читал молитву про себя,
Устами тихо шевеля.
И взор пронзительный тогда
Глубокий взор, где месть, вражда,
И все, чем ядовит упрек
Все то, что в людях презрел Бог,
Сливались хладною струей
В какой-то луч полуземной,
Взор, не встречающий преград,
Для жизни гибельный, как яд,
Безвестный всадник устремил
На жертву тленья и могил!..
И этот взор в него проник.
Очнулся, вздрогнувши, старик
Главу с усильем приподнял
И слабым голосом сказал:
«Да я узнал тебя, узнал…»
Датируется 1835—1836 гг. на основании разноречивых свидетельств А. А. Краевского. В примечании к первой публикации он писал: «Эта поэма <...> принадлежит к числу первых опытов Лермонтова. Она написана еще в 1835-м году, когда Лермонтов еще только начал выступать на литературное поприще. <...> Рукопись поэмы, данная мне автором еще в 1837-м году и едва ли не единственная, хранилась у меня до сих пор, вместе с другими оставленными им пьесами» (с. 1—2). Краевский имел в виду авторизованную копию, на последнем листе которой он карандашом поставил дату «1836».
При создании «Боярина Орши» Лермонтов использовал материал двух ранних поэм 1831—1832 гг. — «Литвинка» и «Исповедь» (см. примеч. к этим поэмам), а значительное число стихов из «Боярина Орши», в свою очередь, перенес в поэму «Мцыри»: Ты слушать исповедь мою / Сюда пришел, благодарю (стихи 434–435); А душу можно ль рассказать? (стих 439); И вырос в тесных я стенах ~ Не только милых душ — могил! (стихи 483–494); Взглянуть на пышные поля ~ Меж бурным сердцем и грозой? (стихи 512–533); И если хоть минутный крик ~ Я вырву слабый мой язык! (с. 273, стихи 552–554); Меня могила не страшит ~ Ты жил — я также мог бы жить! (стихи 596–617). Поэма «Боярин Орша», таким образом, может рассматриваться как своего рода промежуточный этап между «Исповедью» и «Мцыри» (в примечании к первой публикации Краевский писал: «Эта поэма принадлежит к числу первых опытов Лермонтова. <...> Впоследствии, строгий судья собственных произведений, он оставил намерение печатать ее, и даже, взяв из нее целые тирады, преимущественно из II главы, включил их в новую свою поэму: „Мцыри“» — ОЗ. 1842. Т. 23. № 7. Отд. I. С. 1–2).
«Боярин Орша» занимает особое место в лиро-эпическом творчестве Лермонтова. «Связанная с ранними байроническими опытами Лермонтова, — отмечал В. Э. Вацуро, — эта поэма несет на себе явственную печать перелома. Именно в ней впервые оказался поколебленным существеннейший признак байронической поэмы — принцип единодержавия героя. Традиционный для Лермонтова тип протагониста (Арсений) оттесняется на задний план фигурой Орши, полной сумрачного величия и превосходящей своего противника силой страстей и силой страдания. Эта фигура выписана к тому же эпическими красками и представляет собой первый в лермонтовском творчестве опыт исторического характера» (Вацуро В. Э. Сюжет «Боярина Орши» // Вацуро 2008: 326).
История отношений Арсения и дочери боярина выстроена в поэме в духе фольклорной баллады «Молодец и королевна», использует и мотивы народных песен и сказок о любви «холопа» к боярской дочери (ср. стихотворение Н. А. Некрасова «Огородник», 1846). Мотивами народного творчества проникнута также сказка, которую рассказывает Орше Сокол и которая становится фольклорным прообразом сюжета «Боярина Орши» (близкие по содержанию песни см.: Соболевский 1895: I, 34—47). О фольклорных источниках «Боярина Орши» писал в упомянутой работе В. Э. Вацуро (см.: Вацуро 2008: 326—329). Вместе с тем исследователь показал и связь, существующую между сюжетом лермонтовской поэмы и сюжетом поэмы А. С. Пушкина «Полтава», прежде всего между образом боярина Орши и поэтическими концепциями образа гетмана Мазепы. Таким образом, в поэме Лермонтова были установлены сложные процессы преобразования фольклорной баллады в контекстах поэмы эпического типа и исторического повествования (см.: Вацуро 2008: 329—335).
Э. Дюшен и Б. В. Нейман высказывали предположение, согласно которому в заключительном эпизоде поэмы, повествующем о посещении героем заброшенного дома Орши и превратившейся в склеп светлицы своей возлюбленной, находят косвенное отражение мотивы прозаической повести В. А. Жуковского «Марьина роща» (1809): Дюшен 1914: 19—21; Нейман 1914>b: 11—12. В поэме отмечалось также воздействие поэм Дж.-Г. Байрона «Паризина» и «Абидосская невеста». В литературе указывались и влияния поэмы А. Мицкевича «Конрад Валленрод» и драмы В. Гюго «Эрнани» («Hernani», 1830). Этот романтический субстрат играет в поэме значительную роль, хотя и подвергается существенным творческим преобразованиям (см.: Вацуро 1976: 224; также: Вацуро 2008: 116—117).
B. Г.> Белинский, читавший поэму Лермонтова в рукописи (т. е. без цензурных купюр), 7 ноября 1842 г. писал Н. А. Бакунину: «Читали ли Вы “Боярина Оршу” Лермонтова? Какое страшно могучее произведение! Привезу его к Вам вполне, без выпусков» (Белинский 1953—1959: XII, 115). Аналогичный отзыв содержится в письме Белинского к В. П. Боткину от начала июля (?) 1842 г.: «Сейчас упился “Оршею”. Есть места убийственно хорошие, а тон целого — страшное, дикое наслаждение. Мочи нет, я пьян и неистов. Такие стихи охмеляют лучше всех вин» (Белинский 1953—1959: >XII, 111). В «Библиографических и журнальных известиях» 1843 г., указывая, что «пафос поэзии Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе и правах человеческой личности», Белинский писал далее: «Для кого доступна великая мысль лучшей поэмы его “Боярин Орша” и особенно мысль сцены суда монахов над Арсением, те поймут нас и согласятся с нами» (Белинский 1953—1959: VII, 36—37).
Then burst her heart in one long shriek… и далее — Эпиграф к главе I взят из поэмы Байрона «Паризина» с изменением в строке 1 слова «voice» (голос) на «heart» (сердце). Перевод: «„Тогда сердце ее разорвалось в одном протяжном крике, / И на землю она упала, как камень / Или статуя, сброшенная с своего пьедестала“. Байрон» (англ.).
Так средь развалин иногда ~ Ее красой оживлена!.. — Образ березы, растущей «средь развалин», возникает у Лермонтова также в посвящении к драме «Испанцы» (1830), в стихотворении «1831-го июня 11 дня», в поэме «Литвинка»; см.: Бем 1924: 280—281.
The rest thou dost already know… и далее — Эпиграф ко II главе взят из поэмы Байрона «Гяур». Перевод: «„Остальное тебе уже известно, / И все мои грехи, и половина моей скорби, / Но не говори более о покаянии...“ Байрон» (англ.).
Меж них стремянный молодой... — Стремянный — в Древней Руси холоп или слуга, ведавший царскими или боярскими лошадьми, стоявший «у стремени».
…В пыли малиновый чепрак... — Чепрак — суконная или ковровая подстилка под седло лошади.
…Весь в мыле серый аргамак... — Аргамак — старинное название восточных верховых лошадей.
…В высоких, черных клобуках... — Клобук — монашеский головной убор, высокий цилиндр с покрывалом.
Так бурей брошен на песок ~ Недвижим ждет напор валов. — Ср. со стихотворением «Челнок» («По произволу дивной власти», 1832).
’Tis he! ’tis he! I know him now… и далее — Эпиграф к III главе взят из поэмы Байрона «Гяур». Перевод: «„Это он, это он! Я узнаю его теперь; / Я узнаю его по бледному челу...“ Байрон» (англ.).
Лит.: ЛЭ 1981: 68–69; Розен 1843: 11; Плаксин 1848: 8–11; Галахов 1858: 75–77; Висковатый 1891b: 224; Шувалов 1914: 330, 340; Москаленко-Судиенко 1915; Дюшен 1914: 19–21, 33–34, 37, 89, 91–92, 104, 107, 136–137; Котляревский 1915: 134–135; Родзевич 1916: 285–287; Бем 1924: 271–273, 281–284, 288–289; Эйхенбаум 1924: 86–88; Дурылин 1934: 65–71; Гинзбург 1940: 47, 57, 119; Ду- рылин 1941: 204–207; Закруткин 1941: 204–207; Нольман 1941: 486–489; Штокмар 1941: 275; Белинский 1953–1959: VI, 257–259, 373, 415, 533, 548; Белинский 1953–1959: VII, 37, 625; Белинский 1953–1959: VIII, 340; Соколов 1955: 592; Белинский 1953–1959: XII, 85, 111, 115; Фохт 1960: 174–175, 185–187; Эйхенбаум 1961: 87–88; Максимов 1964: 74–75; Водовозов 1966: 23–25; Пейсахович 1971: 75–77; Вацуро 1976: 224; Глухов 1982: 70–79; Недосекина 1987: 65–67; Эйхенбаум 1987: 211–214; Вацуро 1996: 186–196; Катенин 1998: 188; Столярова 2001: 90–91; Букчин 2003: 127–146; Недосекина 2004: 4–18; Гинзбург 2007: 453, 462; Вацуро 2008: 117–118, 326–335; Мутья 2010: 38.
