У меня было двѣнадцать подземныхъ каморокъ и двѣнадцать ключей. Ихъ у меня отняли. Я набралъ на дворѣ тряпокъ. Ихъ тоже отняли. Ключи и тряпки унесли въ кладовую. А Власовъ — мой недавній сожитель, безъ котораго я шагу не ступлю, — ушелъ отъ меня.

Я совсѣмъ голый, а все-таки грабятъ меня — отнимаютъ послѣднюю кровь изъ тѣла. Какая-то трясучка накинулась на меня. Со слезами я прошу ее оставить, не корчить такъ больно. Не слушается.

Я былъ нагло ограбленъ и зналъ, что меня не оставятъ живымъ, что меня гонятъ въ могилу, и ужъ больше не могъ терпѣть: я послалъ Авдотью на Лиговку къ знакомому гробовщику за гробомъ.

Смерть моя приближалась, и съ каждой минутой мнѣ становилось ясно, что черезъ нѣсколько дней тѣло мое съѣдятъ съ хлѣбомъ, а кости въ гробъ положатъ.

Кое-какъ я сползъ съ лѣстницы и обратился къ швейцару за помощью. Я просилъ швейцара изъ послѣднихъ силъ моихъ и съ пролитіемъ послѣдней крови моей послать къ почтеннымъ лицамъ города извѣщеніе, чтобы пріѣхали завтра же похоронить меня, пока я еще не съѣденъ съ хлѣбомъ.

И когда я такъ просилъ швейцара и кланялся ему въ ноги, со стѣны соскочило объявленіе о снятіи калошъ, и внезапно изъ стѣны, гдѣ висѣло это объявленіе, появился Власовъ. Покручивая свои колючіе пожарные усы, вѣроломный Власовъ подалъ мнѣ ключи, тряпки и пшеничной и аржаной муки для заварки густого клейстера.