Въ эту ночь я долго ворочался и не могъ заснуть: то зябъ, то мнѣ казалось, что какія-то блохи прыгаютъ по мнѣ. И когда, наконецъ, пришелъ сонъ, я очутился въ просторной комнатѣ. Навзничь я лежалъ на кровати. И странно, лежа такъ на кровати, я вмѣстѣ съ тѣмъ видѣлъ себя лежащаго, но какимъ не похожимъ на себя.

И вотъ тотъ непохожій, который былъ мною, поднялся съ кровати и пошелъ черезъ узенькій коридоръ въ другую комнату. Ну, ничуть онъ не походилъ на меня: онъ былъ высокій, остролицый, съ впалыми щеками и хищнымъ орлинымъ носомъ, на немъ надѣтъ былъ короткій шелковый пурпурный плащъ, поношенный и порядочно полинявшій, а въ глазахъ кипѣло столько злобы и такой жгучей и острой, что довольно было одного его взгляда, чтобы прихлопнуть человѣка тутъ же на мѣстѣ, какъ муху. Онъ подошелъ къ кровати, на которой спалъ кто-то, завернувшись съ головой въ одѣяло, и, всхлипнувъ отъ бѣшеной злобы, переполнившей съ краями всю его душу, схватился пальцами за простыню и потянулъ, и тянулъ ее изъ-подъ спящаго, вымещая что-то, срывая сердце на неповинной бѣлой ткани.

Моя дикая душа пьянѣла, я помиралъ отъ злобы.

Но тутъ сонъ меня покинулъ.

Я лежалъ и не смѣлъ пошевелиться. Въ моей комнатѣ, гдѣ, кромѣ книгъ и игрушекъ, ничего не было, кто-то квакалъ. А была ночь.