Не чаял Николай, не думал, что Таня вспомнит о нем, приедет к нему. Ни строчки ни разу не получил он от нее ни в тюрьму, ни сюда, в Веснеболог, думал, навсегда уж прошло, кануло все. А вот и приехала. Как он обрадовался!
«Не радуйся, не радуйся! — выстукивало сердце, — больше не твоя она, не твоя: она Александра любит, приехала
об этом сказать тебе. Она не любит тебя и лгать не хочет!»
— Таня, это правда? — чуть слышно спросил Николай, не договорив своего вопроса.
— Да, правда! — сказала Таня, без слов поняв его, и поднялась точь-в-точь как на портрете у Александра, — ну что же я могу сделать с собой, я только верю вам, как первому, как близкому.
— Стало быть, так! — Николай тоже встал и снова сел, — ничего не поделаешь!
— Я вот вам правду говорю, вам одному всю мою правду, и приехала сюда за этим. А вы мне разве говорили тогда по правде? Зачем вы меня обманывали?
— Я вас...?
— А эта в Бакаловском доме?
— Машка! Я никогда не любил.
— Да вы меня-то любили ли? — Таня вдруг постарела, — как-то вечером зашла она ко мне, забитая такая, помочь просила... «Ребенок, говорит, был, да помер». А сама вся трясется, еле на ногах стоит, пьяная... Почему вы о ней не сказали мне?
— Да просто она для меня ничего не значила! — Николай поднялся и так остался стоять.
— Думаете, я могла бы забыть? Никогда не забыла бы! — Таня стиснула кулаки.
— Она умерла, — сказал Николай и опять ему показалось, что Таня по-прежнему любит его.
«Нет, нисколько не любит, — выговаривало сердце, — если бы она любила, не рвалась бы так домой: завтра ведь уедет, твердо сказала, уедет непременно. Да и жить ей тут неудобно!»
Таня поместилась в одном доме с Николаем — комната ее была внизу, — квартира общая, общий ход. Комната не понравилась Тане. И квартирная хозяйка как-то все высматривала и поглядывала подозрительно.
Вечером долго не расходились. Николай все рассказал о себе, ничего не утаил от Тани. И незаметно вырастало доверие. Таня сидела с ним рядом на диване. И снова она ему все сказала. Она выйдет замуж за Александра. Она помирит
его с братом, и когда-нибудь он приедет к ним, как в свой дом. И как легко ей теперь, а то она все мучилась.
И Николай соглашался: он все готов сделать для ее счастья, так он любит ее, одну ее, только одну ее!
Было уж за полночь, когда Таня пошла вниз, в свою комнату. Николай проводил ее до дверей и, оставшись один, долго сидел, слышал, как Таня задернула гардины, как стул переставила, как задула, наконец, лампу. И он сам погасил у себя свет и, не раздеваясь, лег.
На дворе дождик шел. Осенний ветер скрипел ставнями, не баюкал. Осенний ветер шумом своим не баюкал, мучил, пробуждал в сердце похороненное, будто могилы раскрывал давным-давно сровнявшиеся.
Николай вскочил с широко раскрытыми глазами, насторожился: ему показалось, слышит он голос Тани, — оттуда из низу тянулся ее голос, как бред, и светляками мигало ее тревожное дыхание в безмолвии ночи, все наполняя собою, всю его душу жаждущую, все его сердце, рвущееся и нелюбимое к ней одной любимой.
И уж вспоминается ему, как когда-то Таня подходила к нему, и они сидели рядом, он брал ее за руку и чувствовал теплоту ее тела, слышал стук ее сердца.
«Нет, она уж никогда не подойдет ко мне!» — ударило в душу.
Николай долго искал спичек, чиркал, — спички ломались, и, когда, наконец, вспыхнул голубоватый огонек, он закурил и увидел свои пальцы, бледные и заостренные, как зубья, а в зеркале мелькнуло лицо его — голова в спутанных, извивающихся змейками волосах, повисшие усы и потемневшие, провалившиеся от бессонниц глаза.
«Приехала правду сказать, проститься... Лучше бы не знать ему никакой правды. Ну, пусть бы оставалось так, без правды, — замолил в душе его безнадежный голос, — не знать бы ничего, и ждать и надеяться, а, может быть, забыть. А теперь поздно, уж поздно!»
«Барыня-то у вас какая красавушка!» — так квартирная хозяйка сказала Николаю в день приезда Тани.
— Красавушка! — повторяет Николай слова хозяйки, и видит Таню: Таня будто подходит к нему, всматривается,
протягивает руку, и видит он глаза ее — два хищных зверька в засаде, и чувствует ее горячую ладонь. Николай чувствует ее с болью, как свое нераздельное и вот отрываемое, и проходят перед ним дни без времени с жаждой любви, опьяненные жаждою.
«Приехала правду сказать, проститься!» — подымается снова в душе его безнадежный голос, и отчаяние замораживает всю его память, и земля выскальзывает перед ним, и он висит будто в воздухе среди пустынного затишья.
На минуту Николай очумел, как тогда после Катинова, после пощечины и вдруг опять услышал голос Тани — тянулся ее голос, как бред, и светляками мигало ее тревожное дыхание в безмолвии ночи, все наполняя собою, всю его душу жаждущую, все его сердце рвущееся, нелюбимое к ней одной любимой. И с ревом кровь хлестала по его жилам, секла каждый нерв, кутала плечи в горящую ткань.
«Нет, она уж никогда не подойдет ко мне!» — ударило в душу, подняло его на ноги.
Николаи зажег свечку — нестерпимо яркую свечку, и пошел к двери, к лестнице вниз к Тане.
Осенний ветер шумел за окном.