ВЛАДИМИР ГИППИУС
1876—1941
Говоря о Владимире Васильевиче Гиппиусе, приходится начинать с того, что он был гимназическим учителем Мандельштама и Набокова, о чем оба писали в воспоминаниях. Преподаватель, а затем директор Тенишевского училища в Петербурге, Гиппиус стихи писал урывками или, лучше сказать, порывами: издав очередной сборник, нередко отходил от творчества. Педагогическая служба заставляла печататься под псевдонимом, но в отличие от Анненского и Сологуба Гиппиус каждую книжку стихов выпускал под новым именем (Владимир Г…с, Вл. Бестужев, Вл. Нелединский), как бы снова представая начинающим.
Выступив вместе с А. Добролюбовым, проповедовал еще более эпатирующее декадентство, чем в те же годы Брюсов в Москве. Вскоре под влиянием З. Гиппиус начал изживать эти свои пристрастия, напечатал отрицательную рецензию на сборник «Книга раздумий» (СПб., 1899) со стихами Бальмонта, Брюсова, Коневского. Подобная ситуация часто повторялась в судьбе Гиппиуса: сделав шаг, он испытывал сомнения в его правильности. Педагог и воспитатель боролись в нем с эстетом, индивидуалистом, отчего Гиппиус называл себя не без иронии «кающимся декадентом»; в дальнейшем отдал дань религиозным настроениям. В 1910-е годы стал известен литературно-общественными выступлениями; в статьях о писателях классиках и современниках утверждал духовно-преобразующую миссию литературы. После Октября работал в Наркомпросе.
Изд.: Бестужев Вл. [Гиппиус Вл.]. Возвращение. [Стихи. 1896— 1906 гг.] СПб, 1912.
Ворон.
«В бессонной темноте шаги твои, как речи...».
«Ты слышишь — как в реке холодной...».
«Печаль одиноких морей, я узнал тебя рано!».
«Забыто о том, что мы в мире встретили?».
«В одиноком сгоранье, в блужданье путей безнадежных...».
* * *
Наглухо окна закрою,
Темным ковром занавешу, —
Сердце забьется тоскою,
Сердце тоской я потешу.
Темень мне очи обнимет,
С грез покрывало отымет,
Тайны мои обнажит...
Звезд я за то не увижу,
Звезды я так ненавижу!..
Свет их блестит и блестит...
Стаи развеянных теней,
Отблески дряхлых волнений —
В сердце как встарь оживут...
Нет!.. Не хочу я рыданий,
Ярких, слепых упований!..
Тени и звезды плывут...
Горечь... желание неги...
Юных порывов набеги...
Нет!.. Не хочу, не хочу!
Мимо! Не вижу, не вижу!
Звезды я так ненавижу!
Злобно смеюсь их лучу!
Наглухо окна закрою,
Темным ковром занавешу, —
Сердце забьется тоскою,
Сердце тоской я потешу!
Ноябрь 1893
ВОРОН
Посвящается Е. С. Ручу
От затхлого трупа поднялся бездомный, тоскующий ворон,
Летел он в далекую сторону...
Холодная степь затерялась, и путь — неподвижен и черен
К товарищу — старому ворону.
И ворон роптал на беззвездье, и сетовал сумрачным криком,
И крылья вздымал невеселые...
Туманы бродили — стелились, как тучи, в безлюдьи великом
Седые, немые, тяжелые.
Больному товарищу нес он в надежных, измученных лапах
Клок смрадной, сыреющей падали;
Вослед ему несся упрямо глухой, одуряющий запах,
И силы все падали, падали,
И влага смежала зеницы, и ветер, порывист и черен,
Гудел, обезумевши, ворону...
От затхлого трупа поднялся бездомный, тоскующий ворон —
В далекую, чуждую сторону.
Апрель 1894
* * *
В бессонной темноте шаги твои, как речи,
Забытые шаги:
О бедный брат, зажги пред Богом свечи,
Как встарь зажги!
Не бойся: я опять — за тьмой твоей неверной
Далекая сестра;
Люби шаги мои — от тишины безмерной
И до утра!...
— О, я люблю тебя! Я в темноте бессонной
Люблю шаги твои!
С молитвой старою тебе перед иконой
Зажгу огни.
И не боюсь тебя... С забытою улыбкой.
Бессмертною, как ты,
Я сплю и вижу — ночь, и на равнине зыбкой
Далекие цветы...
<1896>
* * *
Ты слышишь — как в реке холодной
Поет незвучная вода, —
Она бежит струей свободной
И не устанет никогда.
И мы вечернею порою,
Едва померкнет небосклон,
Отходим к вечному покою —
И в тишину, и мирный сон;
И усыпительно, и сладко
Поет незвучная вода, —
Что сон ночной, что сумрак краткий —
Не навсегда, не навсегда...
1896—1906
* * *
Печаль одиноких морей, я узнал тебя рано!
Как вольно и плавно я волны твои рассекал,
Как сладко и долго я ждал на заре золотого тумана, я
Какой озаренной воды от бесчувственных скал я ни ждал!
Ах, брызнули звонкие скалы — и сладкие волны шептали, —
Заждались, что брызнет огонь по холодным и темным струям!
И снова ты шла голубая в одеждах из тающей стали,
Звала к одиноким морям...
По улицам людным иду, бегу в одиноком молчанье...
Свиданье, свиданье вчера ты назначила нам!
Бегу к одиноким морям — и камни зовут в ожиданье...
Зовут к одиноким морям!
<1915>
* * *
Забыто о том, что мы в мире встретили?
Везде улики, все вещи свидетели.
Вот хлопнули двери под навесами темными,
Но всех, кто входил, наверно запомнили.
И окна помнят о ветре неистовом
И книги о тех, кто их перелистывал.
И бумага писем, давно заброшенных,
Сохранила дрожанья рук встревоженных.
И даже обои — теней движения,
И даже зеркало — отражения.
И только свечи — как мы, невечные,
Умрут и сожгут виденья встречные.
И в беззаконной неумолимости
Напомнят одни о преходимости.
1916
* * *
В одиноком сгоранье, в блужданье путей безнадежных
Я искал и терял — и терял я тебя, и искал.
Я искал тебя в песнях любви и в молитвах мятежных,
И костры зажигал, и по звездам гадал!
Вдохновенье мое! Упоенье мое золотое!
Радость солнца — звенящего в небе, в верху голубом!
Звезды в небе — и буйное пенье морское,
Безутешное пенье воды на раздолье пустом...
Я на море гадал, и костры зажигал золотые,
И к сырым прибрежным пескам я лицом припадал,
Я — простертый и вытянув руки — ловил ими волны морские.
Я — сухими губами соленую пену ласкал...
<1917>