СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

1895—1925

С. Есенин <1914>

«Литературная летопись не отмечала более быстрого и легкого вхождения в литературу. Всеобщее признание совершилось в какие-нибудь несколько недель... Даже такие “мэтры”, как Вячеслав Иванов и Александр Блок, были очарованы и покорены есенинскои музой», — вспоминал современник.

Сергей Александрович Есенин, сын крестьянина села Константиново Рязанской губернии, окончил земское начальное училище и учительскую школу. С 1912 г. в Москве служил конторщиком, затем в корректорской типографии И. Д. Сытина; с осени 1913 г. полтора года слушал лекции в Народном университете Шанявского. Дебютировал стихотворением «Береза» в детском журнале «Мирок» (1914. № 1), печатался в органе суриковского кружка «Друг народа», в «Правде», малотиражном «Млечном пути» и др. Под влиянием стихов Клюева, Клычкова, Орешина решил писать только о деревенской Руси.

В марте 1915 г. в Петрограде Есенин встретился с Блоком, сразу оценившим его дарование («Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык»). Блок и Городецкий облегчили молодому автору вступление в литературу. Не случайно, что стихи свои Блоку Есенин принес завязанными в деревенский платок. Всем внешним обликом, поведением, народной речью он подчеркивал свое крестьянское происхождение, вместе с Клюевым выступал под гармонику в литературных салонах. «Нарочитые пейзане», — говорил тогда о них Горький. Во взаимоотношениях Есенина со столичными литераторами изначально присутствовал момент «игры», эпатажа при гордой уверенности в том, что «питерцы» «сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы», носительницы исконно русских народных традиций (письмо А. Ширяевцу, 1917).

Деревенская Русь предстает в ранних стихах поэта то праздничной, многокрасочной, то убогой, «горевой», одноцветной («Черная, потом пропахшая выть!..»). Но преобладают жизнеутверждающая тональность, стремление к романтизации Руси, присущее новокрестьянской поэзии. Скромный рязанский пейзаж, «край дождей и непогоды», Есенин расцвечивает нарочито яркими, контрастными красками: «О Русь, малиновое поле / И синь, упавшая в реку...» Родина предстает неоглядно просторной, залитой солнцем, полной ярмарочного веселья. Большую роль в есенинской словесной живописи играют цветовые эпитеты (золотой, малиновый, синий, голубой, алый).

Главным в своем творчестве Есенин считал «лирическое чувствование» и «образность». Истоки образного мышления видел в фольклоре, народном языке, в «узловой завязи природы с сущностью человека», что сохранилось лишь в «мире крестьянской жизни». Вся метафорика Есенина построена на взаимоуподоблениях человека и природы, человека и его «меньших братьев». В овеянном нежностью и грустью стихотворении «Не бродить, не мять в кустах багряных...» позабытая (или умершая?) возлюбленная уподоблена отцветшему растению (у нее «сноп волос овсяных», «зерна глаз»), заря «как котенок моет лапкой рот». Есенин, по его словам, учился у Блока, Клюева, Андрея Белого. Больше всего перекличек с Клюевым — в деревенской тематике, в образных «заставках», метафорах, подсказанных природой и сельским бытом, а также в своеобразном смешении пантеистического поклонения природе и христианским святым. Есть сходство и в облике лирического Я — странника, инока, богомольца (герой Есенина в дооктябрьской лирике еще не обрел отчетливо индивидуальных черт, известных по стихам 20-х годов). О расхождении с Клюевым (летом 1917 г.) свидетельствует стихотворение «о Русь, взмахни крылами...», в котором «смиренному», «монашьему» облику Клюева Есенин противопоставляет свои, «разбойный», стремление стать предводителем нового поколения поэтов, чей стих уже «звенит по селам». Впервые лирический

613

герой — «поэт Сергей Есении» — появился в стихотворении «Проплясал, проплакал дождь весенний...» (1917).

Первая книга Есенина «Радуница» вышла в Петрограде в 1916 г. (переиздания в 1918 и 1921 гг., значительно отличающиеся по составу). В годы революции поэт «был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном» (Автобиография).

Изд.: Есенин С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1979—1980.

* * *

Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.

Ты сама под ласками сбросишь шёлк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.

И пускай со звонами плачут глухари,

Есть тоска веселая в алостях зари.

<1914>

В ХАТЕ

Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.

Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою —
Шелуха сырых яиц.

Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко?,
Старый кот к махотке крадется
На парное молоко.

Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи.

614

А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.

<1915>

* * *

Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой вы, луга и дубравы, —
Я одурманен весной.

Радуют тайные вести,
Светятся в душу мою.
Думаю я о невесте,
Только о ней лишь пою.

Сыпь ты, черемуха снегом,
Пойте вы, птахи, в лесу.
По полю зыбистым бегом
Пеной я цвет разнесу.

<1915>

* * *

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных,
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы — кроткие монашки.

Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.

615

Всё встречаю, всё приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.

<1915>

* * *

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа...
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».

<1915>

* * *

Я — пастух, мои палаты —
Межи зыбистых полей,

По горам зеленым — скаты
С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом
В жёлтой пене облака.
В тихой дрёме под навесом
Слышу шёпот сосняка.

616

Светят зелено в сутёмы
Под росою тополя.
Я — пастух; мои хоромы —
В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы
На кивливом языке.
Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.

<1915>

* * *

Чую радуницу Божью —
Не напрасно я живу,
Поклоняюсь придорожью,
Припадаю на траву.

Между сосен, между елок,
Меж берез кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.

Он зовет меня в дубровы,
Как во царствие небес,
И горит в парче лиловой
Облаками крытый лес.

Голубиный дух от бога,
Словно огненный язык,
Завладел моей дорогой,
Заглушил мой слабый крик.

Льется пламя в бездну зренья,
В сердце радость детских снов,
Я поверил от рожденья
В Богородицын покров.

<1915>

617

* * *

За темной прядью перелесиц,
В неколебимой синеве,
Ягненочек кудрявый — месяц
Гуляет в голубой траве.

В затихшем озере с осокой
Бодаются его рога, —
И кажется с тропы далекой —
Вода качает берега.

А степь под пологом зеленым
Кадит черемуховый дым
И за долинами по склонам
Свивает полымя над ним.

О сторона ковыльной пущи,
Ты сердцу ревностно близка,
Но и в твоей таится гуще
Солончаковая тоска.

И ты, как я, в печальной требе,
Забыв, кто друг тебе и враг,
О розовом тоскуешь небе
И голубиных облаках.

Но и тебе из синей шири
Пугливо кажет темнота
И кандалы твоей Сибири,
И горб Уральского хребта.

<1916>

* * *

Запели тесаные дроги,
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни на дороге
И поминальные кресты.

Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка.
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.

О Русь — малиновое поле
И синь, упавшая в реку, —
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.

618

Холодной скорби не измерить,
Ты на туманном берегу.
Но не любить тебя, не верить —
Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,
И не расстанусь с долгим сном,
Когда звенят родные степи
Молитвословным ковылем.

<1916>

КОРОВА

Дряхлая, выпали зубы,
Свиток годов на рогах.
Бил ее выгонщик грубый
На перегонных полях.

Сердце неласково к шуму,
Мыши скребут в уголке.
Думает грустную думу
О белоногом телке.

Не дали матери сына,
Первая радость не впрок.
И на колу под осиной
Шкуру трепал ветерок.

Скоро на гречневом свее,
С той же сыновней судьбой,
Свяжут ей петлю на шее
И поведут на убой.

Жалобно, грустно и тоще
В землю вопьются рога...
Снится ей белая роща
И травяные луга.

<1916>

* * *

В том краю, где жёлтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.

619

Там в полях, за синей гущей лога,
В зелени озер.
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор.

Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.

Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек.

Много зла от радости в убийцах,
Их сердца просты,
Но кривятся в почернелых лицах
Голубые рты.

Я одну мечту, скрывая, нежу,
Что я сердцем чист.
Но и я кого-нибудь зарежу
Под осенний свист.

И меня по ветряному свею,
По тому ль песку,
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.

И когда с улыбкой мимоходом
Распрямлю я грудь,
Языком залижет непогода
Прожитой мой путь.

<1916>

* * *

Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.

С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.

620

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Всё ж кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.

<1916>

* * *

О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.

Осенний холод ласково и кротко
Крадется мглой к овсяному двору;
Сквозь синь стекла желтоволосый отрок
Лучит глаза на галочью игру.

Обняв трубу, сверкает по повети
Зола зеленая из розовой печи.
Кого-то нет, и тонкогубый ветер
О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.

Кому-то пятками уже не мять по рощам
Щербленый лист и золото травы.
Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,
Целует клюв нахохленной совы.

Всё гуще хмарь, в хлеву покой и дрема,
Дорога белая узорит скользкий ров...
И нежно охает ячменная солома,
Свисая с губ кивающих коров.

<1916>

621

* * *

О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
Встает иная степь.

По голубой долине,
Меж телок и коров,
Идет в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.

В руках — краюха хлеба,
Уста — вишневый сок
И вызвездило небо
Пастушеский рожок.

За ним, с снегов и ветра,
Из монастырских врат,
Идет, одетый светом,
Его середний брат.

От Вытегры до Шуи
Он избраздил весь край
И выбрал кличку — Клюев,
Смиренный Миколай.

Монашьи мудр и ласков,
Он весь в резьбе молвы,
И тихо сходит пасха
С бескудрой головы.

А там, за взгорьем смолым,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.

Долга, крута дорога,
Несчетны склоны гор;
Но даже с тайной бога
Веду я тайно спор.

Сшибаю камнем месяц
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.

622

За мной незримым роем
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.

Из трав мы вяжем книги,
Слова трясем с двух пол.
И сродник наш, Чапыгин,
Певуч, как снег и дол.

Сокройся, сгинь ты, племя
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несем мы звездный шум.

Довольно гнить и ноять,
И славить взлетом гнусь —
Уж смыла, стерла деготь
Воспрянувшая Русь.

Уж повела крылами
Ее немая крепь!
С иными именами
Встает иная степь.

<1917>

* * *

Проплясал, проплакал дождь весенний,
Замерла гроза.
Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,
Подымать глаза...

Скучно слушать под небесным древом
Взмах незримых крыл:
Не разбудишь ты своим напевом
Дедовских могил!

Привязало, осаднило слово
Даль твоих времен.
Не в ветрах, а, знать, в томах тяжелых
Прозвенит твой сон.

Кто-то сядет, кто-то выгнет плечи,
Вытянет персты.
Близок твой кому-то красный вечер,
Да не нужен ты.

623

Всколыхнет он Брюсова и Блока,
Встормошит других.
Но всё так же день взойдет с востока,
Так же вспыхнет миг.

Не изменят лик земли напевы,
Не стряхнут листа...
Навсегда твои пригвождены ко древу
Красные уста.

Навсегда простер глухие длани
Звездный твой Пилат.
Или, Или, лама савахфани,*
Отпусти в закат.

<1917>


* «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» (древнеевр.) Евангелии (Матф. 27, 46) — предсмертные слова распятого Христа.

624

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.