Нина Бялосинская

Наш кулик расхвастался чего-то —
расхвалил кулик свое болото.
Говорит:
        — Полсвета обойдешь —
лучше нашего болота не найдешь.
Где еще так топко и так вязко,
так искусно выстелена ряска?
Где так ярко светятся гнилушки,
и так сладко квакают лягушки?
А лягушки выпучили глазки —
все на свете предают огласке,
все на свете предают огласке —
то ли это сплетни,
                  то ли сказки...
— Говорят,
          меж нами,
                   повседневно
не лягушка скачет,
                  а царевна.
Вон она!
        Сидит на мокрой кочке,
на мясистом жилистом листочке.
— Погляди-ка!
             Как на нас похожа! —
Точно та же лягушачья кожа,
лапки,
      глазки —
              ну как есть такая ж!
— Ничего ты в ней не понимаешь.
Погоди.
       Однажды,
               темной ночкой,
пролетит стрела над этой кочкой.
А потом —
         Иван-царевич явится.
Он поверит,
           что она — красавица,
что навеки поселиться стоит
в тереме,
         какой она построит,
и что в целом мире нет вкуснее
пирога,
       состряпанного ею.
Улыбнется,
          скажет:
                 — Веселися,
свет мой,
         дорогая Василиса.
Вот тогда царевна сбросит кожу,
на лягушку станет не похожа.
Пойдет плясать —
                от ее взора —
разольются вокруг светлые озера.
Топнет ножкой раз —
                   и с ней рядом —
зацветет земля свежим садом.
Поведет рукавом, рукой правою —
серы-гуси, белы-лебеди заплавают.
Поведет рукавом, рукою левою —
заворкует сизый голубь с голубицей белою.
С ней Ивану поживать — не нарадоваться.
А добра наживать — не понадобится.

Так лягушки квакали намедни.
А другие перебили:
                  — Бредни.
Что там напридумывали люди!
Не было такого
              и не будет.
Ведь давным-давно известно свету,
что Иван-царевича-то —
                      нету.
— Ну, а если б выискался кто-то?
Для чего стрелять ему в болото?
Для чего топтаться между кочек?
Мало, что ли, маменькиных дочек?
-Терем, говоришь, нагородила?
У него на синем море — вилла.
И тортов ему не надо,
                     кроме
тех,
    что продаются в гастрономе.
Ни озер,
        ни лебедей,
                   ни сада —
никаких премудростей не надо.
— Для чего ж кружить, мои подружки,
голову
      молоденькой лягушке.
Как она задумалась, бедняжка!
Ей от этих дум живется тяжко.
Почему она молчит часами?
— Никогда не поболтает с нами.
— Не играет с нами в чет и нечет.
— Лягушачую икру не мечет.
— Ишь она! —
            в лягушки не годится,
а в царевны вздумала рядиться!
Мне б тогда уйти своей дорогой,
кулику сказать:
               — Меня не трогай!
Лягушачьи сплетни слушать хватит!
Всяк кулик свое болото хвалит.
Мне ж к своим делам необходимо...
Почему-то
         не прошла я мимо,
почему-то
         отыскала кочку,
где сидит лягушка на листочке.
Отыскала — и спросила:
                      — Верно —
будто не лягушка ты —
                     царевна?
Покосясь на лягушачью стаю,
мне она ответила:
                 — Не знаю.
Если сказку выдумали люди,
обязательно такое будет?

Все уже сбылось на белом свете —
самолеты качает ветер,
обернулись леса городами,
а пустынные степи — лесами,
на рябине выросли груши,
расплескались моря по суше —
все на свете сказки — былью были.
Только вот лягушку позабыли.
Или больше силы нет в народе?
Ко двору прикован да колу?
— Как живешь,
             Иван-царевич?
Где ты бродишь?
Бережешь ли ты
              свою стрелу?

Словно птаха в окно,
словно рыба об лед,
бьется сердце одно...
Но —
    ни вплавь,
ни в полет.
Целый день,
всю-то ночь,
и опять поутру...

А дано от рождения биться ему,
словно пламя в дыму,
словно флаг на ветру.