ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ
«ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ»
ПО ПОВОДУ СМЕРТИ С. К. БРЮЛЛОВОЙ
... Как громом меня поразило известие о кончине С. К. Брюлловой. Я никак не могу примириться с мыслию, что такое прекрасное, умное, милое, исполненное юных сил существо — с такой безжалостно-грубой внезапностью выхвачено из среды живых и унесено в немую бездну. Точно у нас много подобных женщин — и щадить их нечего!
В одном из некрологов покойной я прочел описание впечатления, произведенного на меня Софьей Константиновной (тогда еще Кавелиной) на педагогическом диспуте, в С.-Петербурге. Да! Это был незабвенный для меня вечер. Молоденькая, небольшого росту, девушка в простом сереньком платьице, с белым платочком на шее, с назад зачесанными недлинными русыми волосами, говорила почти еще детским голосом так умно и увлекательно, возражала так дельно, выказывала такое разнообразное знание своего предмета, такие энциклопедические сведения, что все слушатели (а их собралось много на этот диспут) были поражены — скажу прямо: очарованы. Несколько недоверчивые, снисходительные улыбки, которыми ее встретили сначала, скоро приняли другое выражение — выражение удивления и внимания. Девушка не была красавицей; но более миловидного, симпатического лица представить нельзя: нежно-белый лоб светился умом и чуткостью мысли, та же живая мысль играла в глазах, звучала в голосе; всё ее существо было не то, что напряжено — а сильно и весело оживлено... и какая простота при этом, какая душевная стройность и ясность! Вы бы не назвали этой девушки ни скромной, ни смелой: оба эти слова не шли к ней... но вы чувствовали: хорошая, честная, в лучшем смысле образованная личность появилась перед вами и охотно сообщалась вам. Дело шло о способах преподавания истории: Софья Константиновна была тысячу раз права в том, что она защищала; но в самых ударах, наносимых ею противнику, было столько грации — и не
элегантно-самоуверенной, на французский лад — а добродушной, русской, почти невинной, бессознательной... Я коротко знал, любил и уважал ее отца... это был старинный приятель и сотрудник... радостно поздравлял я его с такою дочерью... Мог ли я предвидеть, что ему придется хоронить ее!
Мне потом довольно часто приходилось беседовать с Софьей Константиновной; иногда я вступал с нею в спор. Но всякий раз я уносил с собою убеждение, что в ней воплотился один из лучших наших женских типов. В каждом ее слове, взгляде, движении высказывалась душа свободная — свободная прежде всего! чуждая всему мелкому, низкому, узкому, деятельная, трудолюбивая, всегда готовая помочь, принести пользу, кроткая при всей энергии, веселая при всей глубине натуры. И как она умела любить! как ее любили! Да; такая потеря безвозвратна и безутешна... Подумайте одно: оплакивая раннюю кончину этой 25-летней женщины, можно без преувеличения сказать, что в ее лице изучение, преподавание истории у нас на Руси понесли значительную утрату...