1. М.Ю. Лермонтов
2. Собр. соч. в 4 тт.
3. Т. 2
4. Комментарии

<«Юнкерские» поэмы>

В Приложениях к настоящему тому поэм Лермонтова печатаются три поэмы, созданные в период пребывания поэта в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (1832—1834) и особняком стоящие в его творчестве. Это поэмы «Гошпиталь», «Петергофский праздник» и «Уланша», памятники обсценной «школьной» поэзии, предназначенные для чтения и распространения в замкнутой среде военного (мужского) учебного заведения и для рукописного бытования. «…В то время в школе царствовал дух какого-то разгула, кутежа, бамбошерства, — вспоминал об этом периоде лермонтовской биографии А. П. Шан-Гирей, троюродный брат и близкий друг поэта; — по счастию, Мишель поступил туда не ранее девятнадцати лет и пробыл там не более двух; по выпуске в офицеры все это пропало, как с гуся вода. Faut que jeunesse jette sa gourme, ^* говорят французы» (Шан-Гирей А. П. М. Ю. Лермонтов // Воспоминания 1989: 41).

«Юнкерские» поэмы Лермонтова были написаны в 1833—1834 гг. и впервые увидели свет в 1834 г. в выпускавшемся юнкерами рукописном журнале «Школьная заря». Краткие сведения об этом журнале см. в заметке: N. N. [Семевский М. И.?] «Школьная заря» // РС. 1882. № 8. С. 391—392. Об истории журнала вспоминал воспитанник Школы (поступивший в нее в 1833 г., на год позднее Лермонтова) А. М. Меринский: «Зимой, в начале 1834 года, кто-то из нас предложил издавать в школе журнал, конечно, рукописный. Все согласились, и вот как это было. Журнал должен был выходить один раз в неделю, по средам; в продолжение семи дней накоплялись статьи. Кто писал и хотел помещать свои сочинения, тот клал рукопись в назначенный для того ящик одного из столиков, находившихся при кроватях в наших каморах. Желавший мог оставаться неизвестным. По середам вынимались из ящика статьи и сшивались, составляя довольно толстую тетрадь, которая вечером в тот же день, при сборе всех нас, громко прочитывалась. При этом смех и шутки не умолкали. Таких нумеров журнала набралось несколько. Не знаю, что с ними сталось; но в них много было помещено стихотворений Лермонтова, правда, большею частью не совсем скромных и не подлежащих печати, как, например, “Уланша”, “Праздник в Петергофе” и другие» (Воспоминания 1989: 171).

Биограф Лермонтова П. А. Висковатов сообщал, что было выпущено не более 7 номеров «Школьной зари».

«Юнкера, покидая школу и поступая в гвардейские полки, разносили в списках эту литературу в холостые кружки “золотой молодежи” нашей столицы, и, таким образом, первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила. Когда затем стали появляться в печати его истинно прекрасные произведения, то знавшие Лермонтова по печальной репутации эротического поэта негодовали, что этот гусарский поэт “смел выходить в свет со своими творениями”. Бывали случаи, что сестрам и женам запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова; это считалось компрометирующим. Даже знаменитое стихотворение на смерть Пушкина не могло изгладить этой репутации, и только в последний приезд Лермонтова в Петербург за несколько месяцев перед его смертью, после выхода собрания его стихотворений и романа “Герой нашего времени” пробилась его добрая слава» (Висковатый 1891 b: 184—185).

Принадлежа очевидным образом к слою неофициальной культуры, «барковщины», «юнкерские» поэмы Лермонтова вместе с тем сохраняли связи с той традицией лиро-эпической поэзии, основы которой были заложены в творчестве Пушкина. По своей жанровой природе эти произведения родственны формам так называемой «комической поэмы», корни которой уходили еще в литературу европейского средневековья и Ренессанса и образец которой в русской литературе XIX в. являла собой, в частности, пушкинская поэма «Граф Нулин», не случайно становившаяся для Лермонтова источником поэтических реминисценций (см. комм. к поэме «Гошпиталь»). Изложенный в разговорном интонационном ключе новеллистический сюжет, ограничение его событийного состава единичным происшествием, наличие в этом происшествии признаков анекдотического случая, ироническое отношение автора к теме и героям поэтического повествования, наконец, эротическое содержание темы — все эти особенности «комической поэмы», встречавшиеся у Пушкина, воспроизводятся и у Лермонтова. Эротическое содержание темы Лермонтовым при всем том форсировано. Оно, впрочем, обращало на себя внимание и первых читателей «Графа Нулина». «“Граф Нулин” — сказка Боккачио XIX века, — отметил в записной книжке П. А. Вяземский. — А, пожалуй, наши классики станут искать и тут романтизм, байронизм, когда тут просто приапизм воображения» (Вяземский 1963: 72; запись не ранее сентября 1826 г.). Между пушкинским и лермонтовским «приапизмом» есть, однако, многозначительное несходство.

На глубокие различия в природе эротической поэзии Пушкина и Лермонтова указал в свое время В. С. Соловьев. «Характер этих (лермонтовских. — Ред.) писаний производит какое-то удручающее впечатление полным отсутствием той легкой игривости и грации, какими отличаются, например, подлинные произведения Пушкина в этой области, — писал философ в своем критическом очерке “Лермонтов” (1899). — <…> Пушкина в этом случае вдохновлял какой-то игривый бесенок, какой-то шутник-гном, тогда как пером Лермонтова водил настоящий демон нечистоты» (Соловьев 1903: VIII, 400—401).

Эти суждения нашли продолжение и в книге Б. М. Эйхенбаума «Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки» (1924): «…Тогда как эротика Пушкина, — пояснял исследователь, — не представляла собой никакого отклонения или противоречия и легко входила в общую систему его творчества, эротика Лермонтова производит впечатление какого-то временного запоя и имеет не сколько эротический, сколько порнографический характер. Эротика отличается от порнографии тем, что она для самых откровенных положений находит остроумные иносказания и каламбуры — это и придает ей литературную ценность. <…> Совсем другое у Лермонтова: вместо иносказаний и каламбуров мы видим в них просто скабрезную терминологию, грубость которой не производит никакого впечатления, потому что не является художественным приемом» (Эйхенбаум 1924: 102; также: Эйхенбаум 1987: 226).

Художественные ценности, а равно и пушкинские традиции в большей степени обнаруживали себя в стиховых и стилистических слагаемых поэм Лермонтова. Поэт с большим искусством воссоздает здесь ритмико-мелодический строй и звучание астрофического четырехстопного ямба, столь характерного для большинства поэм Пушкина. В отдельных случаях к следованию пушкинским стиховым формам прибавляется у Лермонтова воспроизведение композиционных и повествовательных приемов Пушкина (см. коммент. к отдельным поэмам).

Историки литературы не раз указывали на то, что в творчестве Лермонтова «юнкерские» поэмы имеют особое значение как эволюционный этап, предшествующий созданию его поэм «Монго» (1836) и «Тамбовская казначейша» (1838). Вместе с тем утверждения, согласно которым «в юнкерских поэмах Лермонтов-писатель впервые обратился к прямому воспроизведению действительности в форме реалистического рассказа» (Дурылин 1941: 199), не вполне точно отражают своеобразие и масштаб предмета.

В собрания сочинений Лермонтова поэмы «Гошпиталь», «Петергофский праздник» и «Уланша» длительное время не включались. В последний раз в издании такого рода они были опубликованы в 1935 г., в составе выпущенного издательством « Academia» под редакцией Б. М. Эйхенбаума пятитомника (см.: Лермонтов 1935—1937: III, 533—545); также с купюрами они появились и в десятитомнике издательства «Воскресенье» (Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений. М., 2000. Т. 3. С. 331–347). Из относительно недавних и текстологически корректных изданий, где тексты поэм воспроизводились без купюр, можно назвать сб.: Барков и барковиана. Русская эротическая поэзия. СПб., 1992. С. 129–142. Об истории изданий «юнкерских» поэм в России и за рубежом см. в публикации: Бессмертных 1994: 296–305.

Фрагменты текста, неудобные к печати, заменяются при публикации точками (отдельные слова) или множественными тире (цельные стихи). [В настоящем электронном издании купюры восстановлены и заключены в угловые скобки].

В связи с тем, что «юнкерские» поэмы представляют собой своеобразный поэтический цикл, обладающий тематической и художественной целостностью, список научно-критической литературы приводится ко всей серии поэм в целом.

479. Гошпиталь. Рассказ

Автограф не сохранился.

Копия в составе журнала «Школьная заря» (1834. № IV) — РО ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 2. № 82. Л. 6 об. — 9.

Печатается по копии ИРЛИ.

Датируется 1833—1834 гг.

Впервые: Русский Эрот. Не для дам. [Женева, 1879]. С. 1—9; РС. 1882. № 8. С. 391 (отрывок).

Диарбекир — один из псевдонимов Лермонтова, использующий название города в турецком Курдистане. Это название поэт заимствовал из романа Стендаля «Красное и черное» (« Rouge et Noir», 1831), обратив внимание на эпиграф из Сильвио Пеллико к одной из глав: «Твоя вода не освежит меня, — сказал жаждавший дух. — А ведь это самый прохладный колодец во всем Диарбекире» (см.: Мануйлов 1964 a: 75).

В тексте копии сделаны сноски-примечания: к ст. 22 («Князь Б.») — «Барятинский, фельдмаршал»; к ст. 23 («С Лафою») — «Н. И. Поливанов»; к ст. 41 (« Choubin») — «Шубин». Подпись — «Гр. Диарбекир».

Примечания к тексту рукописного источника, сделанные рукой переписчика, свидетельствуют прежде всего о том, что в поэме «Гошпиталь», как и в других «юнкерских» поэмах, поэтический замысел отправляется от реальных обстоятельств и жизненных историй реальных лиц, однокашников Лермонтова по Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Не пытаясь подойти к материалу с какими-либо приемами типизации, поэт делал карикатурные зарисовки «с натуры», придавал поэтическому «рассказу» черты рискованной литературной шалости или забавы. «Как известно, все персонажи их <«юнкерских поэм»> портретны, — отмечал исследователь, — и в этом заключалась их особая “соль” для той аудитории, для которой они были предназначены» (Благой 1941: 371).

...Князь Б., любитель наслаждений... — Главный герой повествования — юнкер, впоследствии известный военный и государственный деятель князь Александр Иванович Барятинский (1815—1879), с 1856 г. генерал-фельдмаршал, командующий отдельным Кавказским корпусом, наместник Кавказа. Об его пребывании в юнкерской Школе (воспитанником которой он стал в 1831 г.) биограф сообщает: «В этом учебном заведении кн. Барятинский, кавалергардский юнкер, всецело окунулся в веселую, шумную жизнь столичной молодежи того времени. Высокий, статный, обаятельно красивый, с прелестными голубыми глазами и вьющимися белокурыми кудрями, он производил неотразимое впечатление на женщин, и его романические приключения отодвинули на задний план интерес к учебным занятиям. Следствием слабых успехов в науках было то, что кн. Барятинский не мог окончить курса Школы по первому разряду и выйти в любимый кавалергардский полк, а вынужден был в 1833 г. поступить корнетом в Гатчинский кирасирский полк (тогда армейский). Его шалости, кутежи, веселые похождения и романические приключения получили в Петербурге широкую известность. Своим легкомысленным поведением он навлек, наконец, на себя неудовольствие императора Николая Павловича, и ему пришлось сериозно задуматься над поправлением своей пошатнувшейся репутации. Князь А. И. не долго колебался в выборе средств и заявил категорическое желание ехать на Кавказ, чтобы принять участие в военных действиях против горцев» (Русский биографический словарь. СПб., 1900. Т.  II: Алексинский — Бестужев-Рюмин. С. 528—529).

Характеристике биографа соответствует предшествующий, 21-й, стих — И осушив бутылки три, — в котором есть «онегинская» реминисценция; ср. стих о Зарецком в пушкинском романе: «В долг осушать бутылки три» («Глава шестая», 1826; строфа V).

В 1870-е гг., собирая материалы для биографии Лермонтова, П. А. Висковатов обратился и к А. И. Барятинскому. Князь реагировал на вопросы о Лермонтове крайне неприязненно. «…Те из героев, упоминавшихся в них («юнкерских» поэмах. — Ред.), которым приходилось играть непохвальную, смешную или обидную роль, негодовали на Лермонтова. Негодование это росло вместе со славою поэта и, таким образом, многие из его школьных товарищей обратились в злейших его врагов. Один из таковых — лицо, достигнувшее потом важного государственного положения, — приходил в негодование каждый раз, когда мы заговаривали с ним о Лермонтове. Он называл его самым “безнравственным человеком” и “посредственным подражателем Байрона” и удивлялся, как можно им интересоваться до собирания материалов для его биографии» (Висковатый 1891 ( b): 186). Эта неприязнь, возможно, была вызвана не столько памятью о поэме «Гошпиталь», сколько тем, что А. И. Барятинский в 1837 г., и во время дуэльной истории Пушкина, и после гибели поэта, запятнал свое имя приятельскими отношениями с Дантесом и мог быть задет стихотворением Лермонтова «Смерть поэта» (см.: Ашукина-Зенгер 1948: 743).

...С Лафою стал держать пари. — Лафа — товарищ Лермонтова по студенческой жизни в Москве и по юнкерской Школе в Петербурге Николай Иванович Поливанов (1814—1874). Подробнее о нем см. в комментарии к поэме «Уланша».

И разошлись. — Проходит день… ~ Он ставит трепетную ногу... — Упоминание о наступившем вечере служит своеобразной мотивировкой фабульной завязки. Ср. «Бахчисарайский фонтан» Пушкина:

У Пушкина картиной наступления ночи предуготавливался важный сюжетный поворот поэмы: смена дня ночью знаменовала перелом событийной линии. Подобное предварение одной из повествовательных «вершин» введением ночного пейзажа можно наблюдать и в «Полтаве» (1828):

...Доска проклятая скрипит… — Описание приключения князя Б. в некоторых подробностях совпадает с описанием ночного «пилигримства» героя в поэме Пушкина «Граф Нулин»; ср.: «Трепещет, если пол под ним Вдруг заскрыпит…» (ст.  262—263).

«Courage! mon cher! — allons, скорей!» — В «Графе Нулине»: «Слуга-француз не унывает И говорит: allons, courage!» (ст. 109—110).

Кричит Choubin из-за дверей. — Choubin — Михаил Николаевич Шубин (1813—1871), как и Н. И. Поливанов, однокашник Лермонтова по Московскому университету и Школе гвардейских подпрапорщиков; по свидетельству мемуариста, «один из умных, просвещенных и благороднейших товарищей Лермонтова» (Зиновьев А. З. Воспоминания о Лермонтове // Воспоминания 1989: 79).

...Едва лампадой озарен... — В «Графе Нулине»: «…Лампа чуть горит…» (ст. 267).

...Он дерзновенною рукою… — В «Графе Нулине»: «И дерзновенною рукой…» (ст. 281).

Но в ту же ночь их фактор смелый ~ Пошел Какушкин со двора… — Фактор (от лат. factor — делающий, производящий) — в устар. значении исполнитель поручений; в этой должности состоял в Школе юнкеров служитель Какушкин (реальное лицо).