Глеб Горбовский

Я могу не вернуться к Неве
                          молодым...
Что тогда?
Как держаться тогда с Невой?
Будут девушки мимо меня,
                        как льды,
проплывать,
точно я — не свой,
безразличный девушкам,
                      им...
Я могу не вернуться к Неве молодым...
Как тогда улыбаться ей
                      старым ртом?
Ревматическим костяком
                      как тогда без галош,
без снабженного ватой
                     глухого пальто
обгонять в туман
                молодежь?
...Я вернусь к тебе
верящим —
мне дано —
мне дано это много
на годы впредь...
Я вернусь к тебе любящим
                        все равно,
даже если вернусь
                 умереть...

Рыжий ослик, родом из цирка,
прямо на Невском, в центре движенья,
тащит фургон. В фургоне дырка:
«Касса». Билеты на все представленья.

Ослик тот до смешного скромен.
Даже к детям он равнодушен.
Город — грохот так огромен!
В центре ослик. Кульками уши.

Скромный ослик...
Немного грустный.
Служит ослик, как я, —
                      искусству.

Сначала вымерли бизоны
на островках бизоньей зоны.
Потом подохли бегемоты
от кашля жуткого и рвоты;
козули пали от цынги,
у мух отнялись две ноги
(но мухи сразу не скончались),
дикообразы вдруг легли —
еще колючие вначале —
но вот обмякли, отошли.
Оцепенела вдруг собака,
последним умер вирус рака,
потом скончался человек...
На землю выпал плотный снег;
снег на экваторе искрился,
снег в океане голубел,
но санный след не появился,
и шинный след не проскрипел...
Машины снегом заносило,
чернели трубы — пальцы труб;
земля утрачивала силу,
все превращалось в общий труп;
и только между Марсом, правда,
и между умершей Землей
еще курили астронавты
и подкреплялись пастилой;
сидели молча, как предметы,
с Землей утратившие связь,
и электрического света
на пульте вздрагивала вязь...

Прозрачная будка, стеклянные стены.
Хотите назначить свиданье на вечер,
хотите на друга обрушиться с речью,
хотите с женою ругаться до пены,
до пены у рта, до ломоты хребта — пожалуйста!
О жизни, о смерти, о чем вам угодно,
кричите по проводу, благо — «свободно»,
пока не ударят монеткой в стекло,
пока наше время — не истекло.

Жадно спал,
пожирая сон,
кровожадно спал,
точно грыз...
Часто вздрагивал,
как вагон,
завывал самолетом вниз.
И не сон в него —
сам он в сон
по-пластунски полз,
танком пер!
...Чтобы встретить утро
в упор, —
даже спящий —
             работал он.