Евгений Рейн

В коммунальной квартире жил сосед Котов —
Расторопный мужчина без пальца.
Эту комнату слева он судил у кого-то:
Он судился, тот умер, а Котов остался.

Каждый вечер на кухне он публично мыл ноги
И толковал сообщения из московской газеты «Известия»,
И те, кто варили на кухне и мылися, многие
Задавали вопросы — все Котову было известно.

Редко он напивался, всегда в одиночку и лазил.
Было слышно и страшно: куда-то он лазил ночами.
Доставал непонятные и одинокие вазы,
Песни пел и топтал черепки с голубыми мечами.

Он сидел на балконе и вниз улыбаясь ругался,
Курил и сбрасывал пепел на головы проходящих.
Писем не получал, телеграмм и квитанций пугался
И отдельно прибил «А.М.Котов» почтовый ящик.

Летом я переехал. Меня остановят и скажут:
— Слушай, Котова помнишь? Так вот: он убийца,
Или платный агент, или вор. Я поверю. Мной нажит
Темный след неприязни. За Котова нечем вступиться.

Если жил человек — рядом голос эпохи огромный,
И простые приметы, скажем, ветер, деревья и птицы.
Равнодушье и мелочь показывал, праздновал, помнил.
Что он прятал? И как за него заступиться!

Был мох олений по колено
На полуострове Камчатка,
Где тундры падали наклонно
И тундры не могли кончаться,
А было их еще на месяц,
Переглядеть неоднократно
Коллектор, я и кони, вместе
Ходили, рисовали карту.
Был мох олений по колено,
Олени ели мох олений.
Они любили голубику,
Но кушали что находили.

Мы сели, сняли олимпайки,
Мы тоже ягод захотели.
Пренебрегая пустяками,
Мы ели мясо с пастухами.
О, пища эта не сухая
Лежала между сапогами,
Мы ели и не услыхали
Едва пропеллерного гама.
Над мисками и над костями
Биплан качался плоскостями.
Стоял хоть выше он, но рядом,
Он тенью был на лицах твердых,
Он начал улетать обратно
И выбросил свободный сверток.
Там были главные газеты,
На рог и мех большая смета,
И месячные «Крокодилы»,
Где крыли чемпионы смеха,
Не юмористы бракоделы,
Совсем смешные «Крокодилы»,
Ведь их везли и вниз бросали,
Где чепухи не городили,
А шутки были образцами.
И так как мы поели мяса,
И многое нам стало ясно,
То пренебрегая пустяками,
Мы все смеялись с пастухами.

Пиво, которое пили в Японском море,
Слабое пиво, о слабые воспоминанья,
Разные случаи, которые происходили —
Драки и выверты, разве мы их понимали?
Лезет Японское море, побеленное пеной,
Вольтовым светом побелят и пену и локти.
Тычется в море один островочек военный,
Где опускают под воду подводные лодки.
Радиомузыка ходит по палубам,
Палубам музыку эту танцуют и плачут и любят.
Водку сличают с другими напитками слабыми,
После мешают и пьют, надо пить за разлуку.
О, не забудь эти танго и эти обеды;
Смерти в газетах и книгах, написанных скоро,
О, не забудь ни единой нарочной обиды,
Всякие смерти и дивная смерть Луговского.
Люди плывут как и жили, гляди — всё понятно,
Век разбегается, радио шепчет угрюмо.
Эти некрологи, песенки и оппоненты.
О, иностранное слово среди пароходного шума.

За четыре года умирают люди,
Умирают кони, выживают люди, ставятся законы.
За четыре года пишутся романы,
Иногда романы пишут за неделю,
За четыре года переменят рамы,
Передвинут печи, перебьют посуду.
А по сути что же? За четыре года
В современных играх
На моих рубашках до конца не выгорит
Клетки знак оранжевый.
Что-нибудь останется, совсем как раньше.
Будемте опрятны, сохраним рубахи,
Сохраним рубахи, сократим расходы.
Приезжай обратно за четыре года.

У Евпатории «Россия»,
К парому повернувши бок,
С парома этого грузила
Мотоциклы и собак.
Все было поздно, очень поздно,
Их в тросы страшно оплетать;
Я знал уже, что нам опасно
Их вместе сверху наблюдать.
Я ж не плыву, но постоянно
Я забываю про антракт.
Над черной и лимонной пеной
Стрелявшие прожектора.
Как долго плащ из коленкора
Своих галивок не сотрет,
Как долго новые линкоры
В строю передают фокстрот.
И эта женщина, что близко,
Какой понятливый мой друг,
С которым мы возьмемся быстро
Приплыть в Одессу поутру.
Зачем тебе такая спешка,
Отстань, развейся, походи,
Давай мы вместе будем мешкать,
Но как мы мешкать не хотим.
Но, Боже, почему так долго
Она, а флот или плащи —
И морем праведным затолкан
Я ведь заплачу получив,
Других приятелей и море,
Хоть это море, но потом,
Любое место в плавном мире,
Любое время за бортом;
Я останавливать не буду,
Ах, время, время на ходу.
Я только плачу, не забуду,
Когда забуду пропаду.