1. А.Д. Кантемир
2. Собрание стихотворений
3. Примечания

СТИХОТВОРЕНИЯ

САТИРЫ

Кантемир неоднократно предпринимал попытки издать свои сатиры. Первая такая попытка относится к 1731 г., когда он, незадолго до отъезда из России, составил сборник, содержавший пять сатир, известных теперь по так называемой первоначальной редакции. Вторая попытка была предпринята в мае 1740 г., третья — в конце того же года. Состав сатир в этих сборниках был, по-видимому, одинаков и включал семь сатир (I—VII). Возможно, впрочем, что первый содержал только шесть сатир. Наконец, последняя, четвертая попытка (март 1743 г.) привела к созданию предсмертного сборника, содержавшего восемь сатир (I—VIII) в так называемой окончательной редакции. Копию с этого не дошедшего до нас сборника представляет упомянутый выше Академический список. Долгое время считалось, что указанные восемь сатир исчерпывающе представляют все, что создал Кантемир в данном жанре. Но в 1859 г. Н. С. Тихонравов опубликовал текст новой, дотоле неизвестной сатиры «К солнцу. На состояние сего света». Наконец, в 1906 г. Т. Глаголева напечатала еще одну сатиру «На Зоила», предположительно приписав ее Кантемиру. Отобранные для предсмертного сборника восемь сатир были пронумерованы автором в

порядке, отражающем хронологию их создания. Вновь обнаруженную Н. С. Тихонравовым сатиру первые издатели назвали девятой, но не в соответствии с хронологией, а по тому чисто внешнему обстоятельству, что она была открыта после восьми известных.

В настоящем издании в наименовании сатир имеются некоторые особенности. Как известно, сатиры Кантемира, за немногими исключениями, имеют два заглавия. Одно заглавие — «тематическое» («На хулящих учение», «На зависть и гордость дворян злонравных» и т. п.). Другое заглавие — «нетематическое» — как правило, обозначает адресата, к которому обращается автор («К уму своему», «К Архиепископу Новгородскому» и т. д.), либо — в случае диалогического построения сатиры — участников диалога («Филарет и Евгений», «Сатир и Периерг»). Какое заглавие является основным, какое — дополнительным? В Академическом списке, отражающем последний этап творческой истории сатир, авторская воля в этом отношении не выражена прямо, явно. Тематические заглавия в списке приведены в «Таблице» (оглавлении), нетематические — в тексте, но при этом неясно, какому ряду заглавий Кантемир отдавал здесь предпочтение. В изд. Ефремова основным заглавием было признано то, какое в Академическом списке помещено в тексте (т. е. нетематическое). Вслед за ним в скобках дано тематическое заглавие, взятое из «Таблицы». Однако никаких оснований для того, чтобы так поступить, у Ефремова и Стоюнина не было. Если обратиться к практике самого Кантемира, то можно установить, что решающее значение автор придавал именно тематическим заглавиям, помещая их соответственно на первом месте. В дошедших до нас списках первоначальной редакции сатир, имеющих двойное заглавие, тематическое всегда стоит впереди. Данные истории текста и творческой истории сатир свидетельствуют о том, что Кантемир проявлял особую заботу о том, чтобы снабдить все сатиры тематическими заглавиями, в то время как две сатиры (VI и VIII) в окончательной редакции так и остались без второго — нетематического заглавия. Выделение тематических заглавий в качестве основных обеспечивает соблюдение единого принципа наименования сатир, к чему, по-видимому, и стремился сатирик; выделение же нетематических заглавий приводит к непоследовательности и половинчатости, особенно ярко проявившимся в изд. Ефремова, где большинство сатир (6) имеют в качестве основного заглавия нетематическое, а две (VI и VIII) — тематическое. По изложенным соображениям в настоящем издании сатир основным заглавием принято тематическое. Оно и поставлено впереди.

Широко распространено мнение, будто сатиры Кантемира написаны обычным силлабическим стихом. Авторы пособий по русскому стихосложению, как правило, даже цитируют сатиры Кантемира в качестве классических образцов силлабики.^[1] Однако более внимательное изучение вопроса приводит к выводу, что традиционное мнение ошибочно. В известном смысле стихосложение сатир — явление уникальное в русской поэзии. Кроме Кантемира, почти никто им не пользовался. Стих его сатир в основе своей, конечно,

силлабический, но это не обычная, не «классическая» силлабика, а реформированная. В нее введены элементы тонического принципа, и потому вернее будет определить ее как своего рода тонизированную силлабику. Сатиры написаны тринадцатисложным стихом с обычной для силлабической системы женской рифмой. Каждый стих обязательно имеет цезуру, делящую стих на два полустишия; в первом полустишии семь слогов, во втором — шесть. Обычное силлабическое стихосложение совершенно не регламентировало ударений в строке, за исключением ударения, связанного с рифмой. Именно таким обычным силлабическим стихом Кантемир писал первоначальную редакцию сатирического цикла из пяти сатир, созданных в период 1729–1731 гг.

В более поздний период — к концу 1730-х, началу 1740-х годов — у Кантемира вырабатываются новые правила ритмической организации тринадцатисложного стиха. Теоретически эти правила были изложены им в специальном трактате («Письмо Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских») и практически претворены в окончательной редакции восьми сатир, вошедших в предсмертный сборник, подготовленный для печати. Суть нововведенных Кантемиром правил сводится коротко к следующему. Как уже указывалось выше, единственным фиксированным ударением в традиционном силлабическом тринадцатисложнике было ударение, связанное с рифмой, т. е. на двенадцатом, предпоследнем слоге. Оно, разумеется, не могло служить ритмическим центром всего стиха из-за местоположения. Сохраняя за этим ударением роль ритмической опоры для второго полустишия, Кантемир создает новую ритмическую опору в первом полустишии, связывая ее с цезурой. Кантемир требует точной регламентации ударений в предцезурных слогах, чего не было ни в практике, ни в теории силлабического стихосложения в России до него. В первом полустишии ударение, согласно Кантемиру, должно обязательно падать либо на седьмой слог, либо на пятый, но ни в коем случае не на шестой.^[1] Закрепляя ударение в предцезурных слогах, новые правила усилили ритмическую роль цезуры. Вместе с тем они увеличили число слогов, регламентированных в тоническом отношении. Если в традиционном тринадцатисложном стихе было всего два таких слога (двенадцатый обязательно ударный, а тринадцатый безударный), то в кантемировском таких слогов оказывается уже минимум четыре (кроме названных выше двух, еще шестой — непременно безударный и седьмой — ударный), а в отдельных случаях и пять (если ударение приходилось на пятый слог, то в этом случае не только шестой, но и седьмой должен был быть обязательно безударным). Все это говорит о том, что попытки Кантемира реформировать силлабику, как уже указывалось выше, вели к ее тонизации. Правда, попытки эти следует признать очень робкими, половинчатыми, особенно если сравнить их с реформаторской

деятельностью в области стихосложения Тредиаковского и тем более Ломоносова. Но все же это был шаг вперед по сравнению с обычной, традиционной силлабикой, шаг в том направлении, в каком пошло дальнейшее развитие русского стихосложения.

Сказанное выше о строении стиха Кантемира позволяет уяснить, как следует читать его сатиры. Поскольку ритмической основой стихосложения сатир остается равносложность строк (общий принцип силлабического стихосложения), то при чтении необходимо скандировать по слогам, выделяя каждый слог.^[1] Наряду с этим важно соблюсти при чтении цезуру — после седьмого слога следует сделать заметную паузу, что позволит расчленить стих на два полустишия. При этом в первом полустишии требуется выделить ударением соответствующий слог перед цезурой (либо пятый, либо седьмой, считая от начала стиха); во втором полустишии ударение связано с рифмой и падать оно должно обязательно на предпоследний, двенадцатый слог стиха. Для иллюстрации того, как нужно читать сатиры, приведем небольшой отрывок, расчленив слоги, проставив в строках предцезурное ударение и отметив место цезуры:

В изд. Ефремова редакторы специально проставили предцезурные ударения в стихотворном тексте, имея в виду помочь правильному чтению произведений сатирика. Однако целесообразность подобной операции с текстом весьма сомнительна. Сам Кантемир ударений не расставлял, а всякая позднейшая расстановка зачастую неизбежно оказывается произвольной, ибо далеко не всегда можно безошибочно определить, каково было ударение на том или ином слове в первой половине XVIII века, а тем более в индивидуальном произношении сатирика (что очень важно). Искусственная «подгонка» ударений под известные из «Письма Харитона Макентина» правила (как это сделано в изд. Ефремова) создает иллюзию, будто поэт в окончательной редакции абсолютно строго выдерживал указанные правила, не допуская от них ни одного отступления. Между тем специальный анализ доказывает, что на самом деле отступления имели место, что правила являлись нормой, к которой стремился сатирик, но не во всех случаях ему удавалось ее достичь. По этим соображениям предцезурные ударения в настоящем издании не проставляются.

В Академическом списке к разделу «Сатиры» имеется эпиграф:

То есть:

В этом же списке помещено следующее «Предисловие к сатирам».

«Сатиру назвать можно таким сочинением, которое, забавным слогом осмевая злонравие, старается исправлять нравы человеческие. Потому она в намерении своем со всяким другим нравоучительным сочинением сходна; но слог ея, будучи прост и веселый, читается охотнее, а обличения ея тем удачливее, что мы посмеяния больше всякого другого наказания боимся.

Сатира начало свое приняла на позорищах, где между действами трагедии вводилися для увеселения смотрителей смешные явления, в которых действители, в образе сатир, грубыми и почти деревенскими шутками пятнали граждан злые нравы и обычаи. Такое изображение римляне, грекам последуя, на своих позорищах завели; а потом и кроме зрелища порядочными стихами сатирические творения составлять стали. Луциус некто в том дорогу показал Горацию, Персию и Ювеналу, а сии итальянским, французским и прочих народов сатирикам.

Я, в сочинении своих, наипаче Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив. Читателям моим оставляю судить, сколько я в сем опыте нового на нашем языке сочинения преуспел. Новость предприятия, может быть, извинит погрешения слога; а осторожное обличение злонравия подлинно не осудят любители добродетели. От злонравных ничего не ожидаю, хуление и хвалу, гнев и любовь их равно презирая».