«Акцидентный набор» так называется книжка, которую поэт сам издал. Признаюсь, не знаю, считать ли это самиздатом или все-таки нет. Но уж очень эти книжечки, которые издают поэты и сейчас в количестве до 100 экземпляров по знакомству в типографии и на компьютере, похожи на те давнишние, которые печатали на машинке. «Эрика берет четыре копии...»
Сын известного советского писателя, психиатр, тайный поэт иначе не скажешь, потому что ему удалось всю жизнь скрывать от людей и печати стихи не стихи, некую вязь слов. Да и как это показывать? Особенно когда вокруг Евтушенки, развязные Боковы и Ваншенкины с ложной значительностью на челе демонстрируют, что называется, «настоящие» стихи для образованщины.
Я уверен: свои тайные стихи Михаил никому не показывал или почти никому. Но накопилась книжица в течение уже жизни, есть возможность поглядеть со стороны. И название этому набору акцидентный, то есть случайный, побочный, несуществующий, несущественный. Это испытание для читателя вроде той абстракции, про которую профан говорит: мазня. Но искусство все же не для профанов, а для нормальных, чутких душ.
Иван Ахметьев минималист. Это значит, что он принципиально пишет короткие стихи. Может быть, он когда-то и писал длинные, но я таких у него почти не знаю. Вообще, краткость сестра таланта. Но почему сестра? Непонятно, что за родственные отношения между талантом и краткостью? Могу сказать лишь одно: стихи у Ивана Ахметьева короткие и настоящие.
Я думаю, первым учителем Ивана был поэт Всеволод Некрасов. Он и написал лучше всех о поэте: «Ахметьев не берет ничего готового... А в общем, он тем и взял, что не берет. Не берет, а порождает. Не знает было слово или не было слова, пока оно само не возникает в нем и из него не выскакивает, и тут-то оно узнается стало быть да, все-таки слово было. И опять есть. Какое есть вот оно».
Иван Ахметьев человек тихий, скромный, но всегда сохраняет какое-то особенное, присущее только ему сдержанное достоинство. «Моих стихов почти что нет», сказал он о себе. Мне кажется, в его поэзии явлена чисто русская созерцательность важная черта национального характера.
Я бы присоединил к этой группе более позднего поэта-минималиста Александра Макарова-Кроткова. Он, что называется, в тиши развивает то же направление короткого русского стиха.
Вообще, в России поэтов, работающих с малыми формами, стало много, и среди них есть поэты вполне оригинальные. Хотя то, что я читал в разных антологиях свободного стиха, часто слишком похоже на японские и западные образцы. Чего никак не скажешь об Александре Макарове-Кроткове.
С конца 80-х он печатается в российских журналах и альманахах. А в 1992 году Саша стал лауреатом Международного фестиваля поэзии в Италии.
ДООС это Добровольное Общество Охраны Стрекоз, состоящее всего из трех человек. В литературе бывают группы и из одного человека главное, чтобы художественная идея была. А это общество или кружок основал в начале 80-х неугомонный и деятельный поэт, филолог, философ Константин Кедров. Потом к обществу примыкали разные поэты, но это потом. Девиз был таков: «Ты все пела, это дело!» То есть: поэзия прежде всего, поэзия, метафизика и любовь. ДООС издал на машинке альманах «Лонолет», оформленный несколькими художниками и самими авторами.
Но еще раньше, в период, когда Константин Кедров преподавал в Литературном институте, при нем образовался кружок «метаметафористов»: Иван Жданов, Еременко, Парщиков и другие.
К настоящему времени Константин Кедров выпустил несколько сборников стихов и поэм как в издательствах, так и дома, на компьютере. Книга его о метафизике в поэзии «Поэтический космос» вышла только в 1989 году. А до той поры тоже существовала на машинке.
Елена Кацюба самобытный поэт, жена и верная подруга Константина Кедрова тоже является членом литературного общества ДООС и разделяет все его эстетические установки.
Впервые я услышал, как она читает свои стихи, на вечере во Дворце молодежи, в начале перестройки. Она читает как-то особенно проникновенно и волшебно, выделяя интонацией и распевом ключевые слоги слов, которые представляют собой анаграмму, и при этом возникают внутрисловесные рифмы и ассонансы. Кстати, на том вечере Андрей Вознесенский предложил залу почтить новую поэзию минутой крика. Как хорошо и свободно кричалось тогда! И еще запомнился мне в первом ряду какой-то лейтенант, который самозабвенно повторял за читающей Леной все ее анаграммы видно, что слушал не в первый раз.
Поэт и славист Людмила Ходынская знакома мне несколько меньше. Я знаю, что уже не первый сезон она читает в Европе лекции о новой русской литературе, в которых немалое место занимает ДООС и метаметафора. Так уж устроен мир: теперь она приезжает к нам в Москву за новостями, например, за номером газеты «Поэзия», которую мы недавно издали. Номер первый и пока единственный, главный редактор Константин Кедров.
Михаил Сухотин несомненный постмодернист, раньше бы его назвали стилизатором, в самом положительном смысле. Заметный поэт: стихи всегда умные и очень ироничные, но, подозреваю, за этим скрывается романтика. Как и у Тимура Кибирова. Такую одежду надела.
Тимур Кибиров внешне спокойно и уверенно относился к своему будущему еще в те времена, когда его не печатали. Есть такие люди, все знают наперед, будто вычислили. Такое он производил на меня впечатление. И вот само собою наступившее время принесло и признание, и книги стихов, и путешествия. Даже удивительно.
Сейчас поэт Глеб Цвель живет в Дортмунде, в Западной Германии, и выпустил там в 1994 году изящную книжечку «Стихотворения тексты». Сам родом он из Рязани, а повстречался я с ним в Москве. О Москве будет и речь.
Тогда он был совсем молод и даже розовощек. Вместе с поэтессой Анной Альчук в 1987 году организовал КИСИ, то есть клуб истории современного искусства, где выступали поэты, в том числе и я. А издавали они на машинке и фото-способом поздний самиздатский журнал-газету «Парадигма», где тоже печатались поэты, которых даже поздняя советская печать на дух не принимала. Вышло три номера.
Стихи поэта Глеба Цвеля лиричны, музыкальны и чрезвычайно сложны, порой сюрреалистичны. Я думаю, в основном это работа с подсознанием и далекими ассоциациями.
В конце восьмидесятых Анна Альчук переехала к Белорусскому вокзалу. Там и возник поэтический клуб «ДЭЗ № 5», понятно, на базе домоуправления. (Это было уже после «Парадигмы»). Клуб издал два номера самиздатского поэтического журнала МДП («маниакально-депрессивный психоз»), где печатались и мои визуальные опыты. Второй номер целиком был посвящен сюрреализму.
Первая книга стихов Анны Альчук «Двенадцать ритмических пауз» вышла в 1994 году, в издательстве Елены Пахомовой. Стихи Анны Альчук трансцендентны, герметичны, лиричны.
Был клуб, и была душа клуба. И когда душа умерла, клуб распался. Правда, клуб «Поэзия» распался несколько ранее, просто уже не было необходимости в нем. Все стали печататься. Некоторые сделались широко известны. И тот самиздат, возникший в 50-х из противостояния соцреализму, на нонконформизме и новой эстетике, перестал быть актуальным. Время иное. Я думаю, что самиздат так или иначе будет существовать, как прибежище графоманов, с одной стороны, и если возникнет совсем новая неприемлемая для общества эстетика.
Поэта Нину Искренко в начале 90-х я стал встречать в мастерской своего старинного друга, художника и поэта Льва Евгеньевича Кропивницкого. Небольшого росточка, чернявая, подвижная миловидная женщина читала необычные стихи, стихи с колоссальным зарядом. Мы поглядывали друг на друга, в общем, с симпатией. Но потом, однажды, когда болезнь уже вела ее к неотвратимой гибели, когда кругом близкие еще надеялись и не уставали пробовать все новые и новые средства спасения, а она уже все знала, я позвонил ей с утра и приехал. У меня вышла книга «Избранное», я хотел подарить ее и поговорить.
Я запомнил этот день очень ярко. В наше время не принято говорить о близости душ, но было такое ощущение. И душа ее была магнетическая. Я понял, чем держался последний самиздатский клуб «Поэзия».
Поэт, драматург, математик. Как поэт был очень популярен в конце 80-х, издал в издательстве «Советский писатель» книгу стихов «Свободное время». Как драматург написал пьесу, в свое время не сходившую со сцены многих театров «Черный человек, или я бедный Сосо Джугашвили». Как математик не раз находил доказательство известной теоремы Ферма. Такой смуглый, сухой, беспокойный человек с пышной седой гривой. В последние годы, я слышал, он вернулся к драматургии.
Поколение клуба «Поэзия» вообще, я думаю, выросло в основном из технократов. Но киноинженер Игорь Иртеньев окончил и Высшие Театральные курсы. Как он сам о себе рассказывает, писать начал в конце 70-х. И в отличие от многих сразу стал печататься в «Литературной России», в МК и других газетах и журналах. Так что никакого самиздата не было. Это потому, что поэт Игорь Иртеньев печатался в отделах юмора, а к юмору чиновники всегда относились снисходительно. В 80-х много читал в мастерских художников, в подвалах, в разных клубах. В 86 году, когда организовался клуб «Поэзия», стал его председателем.
Всю жизнь поэт Евгений Бунимович преподавал в школе математику, теперь он заслуженный учитель и один из авторов новых учебников по математике. Но и поэзией, как я понимаю, занимался всю жизнь. Еще в начале 80-х он стал президентом московского Клуба независимых поэтов. Но недолго просуществовал этот клуб: погубил эпитет «независимых». Кто, где, когда у нас независим? Чиновники, как всегда, перепугались и рассердились. И решением МГК КПСС клуб был закрыт.
И еще он вел тот хрестоматийный, по выражению В.Кулакова, вечер на фабрике «Дукат» в 1986 году, когда на чтение поэтов молодежь ломилась, как на вечер рок-группы, и вела себя соответственно. Разбили окна, выломали двери, шумели и орали. Потом явилась милиция и сразу пожарники. «И на этой высокой ноте, объявил Бунимович, я закрываю наше собрание».
Поэт Юрий Арабов профессиональный кинодраматург. Он написал сценарии большинства фильмов известного режиссера Сокурова, в частности «Скорбное бесчувствие» и другие. Первая публикация его стихов в журнале «Юность» в 1987 году. Тогда этот молодежный журнал решился напечатать новых и молодых, но не в рубрике «поэзия», а в рубрике, нарочно для них придуманной «испытательный стенд». Вместе с поэтом Юрием Арабовым «испытание» выдержали Нина Искренко, Евгений Бунимович, Александр Еременко, Сергей Гандлевский и другие поэты.
Так случилось, что в январе 1996 года я прилетел в Нью-Йорк и в маленьком театрике на Манхэттене после своего выступления увидел вот неожиданная радость! поэта Володю Друка. Мы уговорились встретиться через день, да так и не встретились, о чем до сих пор жалею слишком плотная была программа у меня.
Володя Друк поэт иронический, конструктивный, с некоторым инфантильным ветерком. Свежий и умный поэт, что и говорить. Жена его Ольга Астафьева, художница, была не просто оформителем, а, я бы сказал, соавтором первой поэтической книги Володи «Коммутатор», вышедшей в 1993 году. Книга концептуальна и художественна. В анкете, которая предваряет тексты, автор на вопрос «ваше настоящее место жительства?» отвечает: «не уверен, что оно настоящее». Как в воду глядел: через два года переменил место жительства решительно. Но хотелось бы верить, что настоящее место жительства поэта Владимира Друка это русская литература.
Поэт Володя Тучков всю жизнь жил в Болшеве, что в Подмосковье. Я эти места знаю достаточно: типичная смесь старых поселков, фабрик, березовых и сосновых лесопарков, дач. И посреди этого пестрого, но уютного пейзажа течет, извивается в камышах Клязьма речка, которая протекает, по-моему, по всей Московской области. Там и люди особые, подмосковные...
В конце 70-х при журнале «Юность» поэт и критик Кирилл Ковальджи пригрел юных поэтов. В иные дни в его студии собиралось до тридцати человек. Ходил туда и Володя Тучков. Не особенно рассчитывая напечататься в «Юности». По себе знаю, как в советское время было сложно что-либо напечатать. Какое прокрустово ложе предлагали каждому начинающему запуганные, придирчивые редакторы. Кружок при журнале существовал до самой перестройки, вернее, до клуба «Поэзия».
В 1995 году поэт Володя Тучков выступал в музее Вадима Сидура. И музей издал его первую поэтическую книжку «Заблудившиеся в зеркалах», тиражом 50 экземпляров, что тоже «считается». Вообще, Миша Сидур директор музея и его жена Галина издали уже целую полку выступавших у них молодых и немолодых, вроде меня, поэтов. Кроме того, при музее создается поэтический видеофонд. Каждое выступление с начала до конца снимается на видеокассету.
Обычно он ходит в пятнистой защитной форме, в высоких армейских ботинках. Серьезный, с седеющей бородой, поэт Владимир Строчков напоминает «солдата удачи», африканского наемника. Такой себе выбрал образ.
Как он рассказывал, стихи писать начал рано. Но осознал себя как поэта в конце 70-х, когда пришел в КСП. «Что такое КСП?» спросил непосвященный я. Оказывается, это Клуб самодеятельной песни. Юный Володя Строчков вначале и сам бренчал на гитаре, но, увидев, какой там высокий уровень, бросил это раз и навсегда и, если продолжать в том же стиле, спустился в волшебные долины поэзии. Тогда при городском клубе самодеятельной песни была «библиотека непрофессиональных поэтов» надо же такое придумать! Официозные стихотворцы, понятно, были великие профессионалы. Отсюда вместе со своим другом Александром Левиным он пришел в Клуб «Поэзия». Произошло это в 1987 году. А там кончилась эпоха самиздата, и можно уже было напечататься в журнале и самому издать высокопрофессиональную книгу стихов «Глаголы несовершенного времени».
Как и я, поэт Владимир Строчков любит восточный Крым, Судак, Новый Свет. И пишет свои нумерованные «приморские блокноты» каждое лето.
Поэт Александр Левин, мне кажется, всегда окружен своим машинно-насекомым миром. Когда он поет свои стихи под гитару особенно. Как и Владимир Строчков, он начинал в КСП, но остался верен гитаре, хотя, мне кажется, его стихи и без музыки ничего не теряют. Инфантильная, если можно так выразиться, ирония, бездна выдумки и фантазии, а рядом такой нашенский быт. Думаю, он мог бы писать прекрасные стихи для детей, но, видимо, есть грань, за которую он не переступает. Все равно для меня поэзия Александра Левина в большой степени развитие обэриутского начала. В клуб «Поэзия» он пришел вместе со своим другом Владимиром Строчковым, да так и остались они там особняком.
В конце 80-х я познакомился с совсем молодым тогда поэтом Владимиром Ломазовым. Он затеял поэму, нечто вроде путешествия Онегина на юг, достаточно реалистичную и экспрессивную тоже масса перечислений, дорожные переживания и рассуждения. В общем, конец империи. Несколько глав написал, одна глава мне особенно понравилась «Севастополь». Отрывки из нее вы сможете здесь прочесть. Поэт эмигрировал в Германию, живет теперь во Франкфурте-на-Майне, наезжает в Россию по делам. Книги своей до сей поры не издал.
«Воум гвоздь мысли, вбитый в доску глупости» Велимир Хлебников. С таким эпиграфом в 1991 году впервые в России стал выходить чисто поэтический журнал «Воум». Для нас. Делал его настоящий подвижник, энтузиаст, поэт Валерий Сафранский вместе со своей подругой поэтессой Ириной Рашковской. Как и где он отыскивал спонсоров и деньги, знает только он. Первый, точнее «нулевой», номер этого журнала делался в Калуге, а печатался в Малоярославце. В «Воуме» публиковались многие современные поэты, в основном московские. С 1991 по 1993 год вышло пять номеров журнала.
В 1995 году Валерий Сафранский и Ирина Рашковская переселились в Германию, где, надеюсь, будут продолжать издавать свой журнал. Поскольку все авторы «Воума», так или иначе, представлены в антологии, помещаю ниже стихи самих издателей.
В начале 90-х годов в Москве выходила газета, что называется, для своих, для литераторов, «Гуманитарный фонд».
Три года мне присылали эту газету, в которой появлялись новые имена и возникала новая литература. Михаил Ромм и Вероника Боде редакторы и издатели, преодолевая постоянное безденежье и всякие иные трудности, которых всегда у нас хватает, выпускали эти листки достаточно регулярно. Печатали там и поэтов старших поколений, в том числе и меня, но в основном все же молодых и совсем юных авторов, дебютантов, которым иначе и напечататься было бы негде. Это была подлинная литературная газета; в самой «Литературке» органе шестидесятников, да и в «Юности» ничего нового давно не печатали.
Одновременно возникло несколько литературных салонов, из которых самым влиятельным стал салон «Классики XXI века».
Он находится в самом центре Москвы, на Пушкинской площади. Очень уютный: кафе, зал, комната отдыха. Во всяком случае, там мне бывать гораздо приятнее, чем в Доме литераторов, где со всех стен наплывают тяжелые флюиды и миазмы бездарного прошлого. Хозяева салона Руслан Элинин и Елена Пахомова просто блестяще провели несколько сезонов. Выступали все: и молодые, и старшие. И всегда было интересно. Не знаю, как насчет XXI века, но сейчас там живая поэзия обитает.
В июне 1992 года в Керчи на древней прокаленной солнцем земле была создана крымско-московская поэтическая группа «Полуостров». В нее вошли крымчане поэт и художник, даже путешественник Игорь Сид, поэт и филолог Андрей Поляков и москвич Михаил Лаптев талантливейший поэт, безвременно от нас ушедший.
Затем к группе присоединились московские поэты Николай Звягинцев и Мария Максимова.
Каждое лето группа «Полуостров» устраивает в Керчи форум средиземноморской культуры на холмах, где когда-то правил Митридат. Из Москвы выезжает целый, фигурально выражаясь, литературный кортеж. В 1994 году на форуме побывали известные писатели Василий Аксенов и Фазиль Искандер. Молодежь устраивает художественные акции и хеппенинги. Стержневая идея программы преобразование Крымского полуострова в «Мировой культурный полигон», т.е. арену для апробирования и диалога наиболее интересных и продуктивных художественных идей.
С лета 1992 по зиму 1994-го группа издавала рукописный литературный журнал «Ex Ponto» («Письма с Понта»); журналу был посвящен выпуск газеты Гуманитарный фонд № 9, 1993.
Назад | Вперед |
Содержание | Комментарии |
Алфавитный указатель авторов | Хронологический указатель авторов |