360

[ПИСЬМО О КИТАЙСКОМ ТОРГЕ]

Напечатано в «Собрании оставшихся сочинений покойного А.Н. Радищева» (ч. VI, М., 1811); рукопись не сохранилась. В издании 1811 г. при заглавии, повидимому данном редакторами издания, поставлена дата: «Письмо о Китайском торге, 1792 года». Дата верна, как это видно из дальнейшего.

К тексту «Письма» в издании 1811 г. сделано два подстрочных примечания, помимо Радищевских. Первое – к словам «население всего Российского Государства положим в 26 миллионов» (стр. – 15): «Должно напомнить, что сие письмо писано в начале 1792 года»; это примечание, без сомнения, написано редакторами издания. Второе – к словам «и не умеют еще варить хорошего пива» (стр. 17): «Благодетельность правительства и вся его деятельность обратились теперь на наши мануфактуры, а во время наложенное запрещение на изделия иностранные неминуемо должно возвысить курс в нашу пользу. Прим. изд.».

Кроме того, в тексте издания 1811 г. в фразе «нынешнею весною в окружностях Илима лов был худ отменно» (стр. 29) после слова «весною» вставлено «(1792)», несомненно редакторами этого издания.

Мы исправили явные ошибки издания 1811 г., напр. в написании термина «al pari» (стр. 17, в издании 1811 г. «au pail»), или заменили предположительно на стр. 34 слово «заставит» словом «увидят» (в квадратных скобках) и т. п.

«Письмо» адресовано А. Р. Воронцову, но оно составляет самостоятельный и довольно обширный политико-экономический трактат, посланный Воронцову Радищевым; форма письма придана этому трактату условно.

Интерес Радищева к вопросам и явлениям народнохозяйственного значения вытекал из всего его революционного мировоззрения. Немалую роль в усилении этого интереса сыграла и служба его в Коммерц-коллегии (1777 – 1780), а затем в Петербургской таможне. Не случайно было и участие Радищева в составлении тарифа 1782 г.

С экономической литературой, в частности относящейся к торговле, Радищев стал знакомиться задолго до написания им «Письма о Китайском торге». Так, в показаниях во время следствия, данных Радищевым Шешковскому, он заявил: «Когда я определен был в Коммерц-коллегию [22 декабря 1777 г.], то за долг мой почел приобрести знания, до торговой части вообще касающиеся, и для того сверх обыкновенного упражнения в делах, я читал книги, до коммерции касающиеся... и старался приобрести в Российском законоположении, до торгу вообще относящиеся».

Невольно оказавшись в Сибири, Радищев самым внимательным образом изучил экономическое положение нового для него края. Его заинтересовал важный вопрос о торговле с Китаем. Свои замечания об экономике Сибири он сообщал А.Р. Воронцову, своему другу и покровителю, президенту Коммерц-коллегии. Сведения и соображения, заключенные в письмах Радищева к Воронцову из Сибири, должны были, конечно, не просто удовлетворять любопытству вельможи, а определять его действия, как руководителя русской торговой политики. К этой же цели был направлен

361

и специальный трактат Радищева, так наз. «Письмо о Китайском торге». Таким образом, Радищев сразу же после процесса и приговора не хотел и не мог отказаться от попыток воздействовать на реальную политическую жизнь своего отечества, как он не потерял активности, воли к действию до самого конца своей жизни. Уже 15 марта 1791 г. Радищев писал А.Р. Воронцову из Тобольска: «Говоря о городе и деревнях, не могу не упомянуть вашему сиятельству об общем или почти общем желании возобновления Китайского торга. Пользы, от него проистекающие, велики, согласен. Но как я часто раскольник бывал во многих мнениях, то и в сем случае мне вред от пресечения торга с Китаем не столь кажется повсеместным. Думаю, что есть и некоторая полезность. Но мысли мои о сем еще не зрелы, и я их не осмеливаюсь предложить вашему сиятельству».

Таким образом, первоначально Радищев не имел определенного суждения по данному вопросу. Также и в письме к Воронцову от 8 мая 1791 г. из Тобольска он не высказывается решительно. «Я желал бы говорить с вашим сиятельством о предмете более интересном и возвратиться к предмету, которого я бегло коснулся в одном из писем; это – торговля с Китаем. Но я могу сейчас высказать лишь предварительное суждение. Мне не хватает нескольких данных, чтобы сделать оценку полезности внешней торговли, которая на мой взгляд хороша лишь в том случае, когда дает пищу торговле внутренней. Чем большее число разных рук проходит товар, будь то местного или иностранного происхождения, тем более ценным должен он быть в глазах правительства. Товар, который, вступив в страну, идет прямо к потребителю, не бывает и не должен быть дорого стоящим предметом. Я позволю себе здесь привести одно только соображение: по моему мнению лишь небольшой недостаток чая, употребление которого стало первой необходимостью, заставляет желать торговли с Китаем. Ввоз китайки скорее вреден для России, чем полезен. Полный недостаток дабы, грубой хлопчатобумажной ткани, китайки и легких тканей из китайского шелка, ведет к тому, что начинают возделывать лен в Сибири: эта культура была здесь совершенно неизвестна. Если в пользу китайской торговли ссылаются на то, что она поглощала все наши меха, я скажу, что почти весь этот товар, поступающий из Сибири, сбывается в России; лучший товар и тот, коего требуют китайцы, поступает с Алеутских и прочих островов. Торговля, отнимающая у земледелия руки, которые могли бы быть ему посвящены, хищническая торговля, заглушающая в сердце человеческом зерно жалости... опустим занавес» (перев. с франц.).

Затем – 14 октября Радищев пишет уже из Иркутска, повидимому отвечая на вопрос Воронцова о китайском торге: «На многие письма вашего сиятельства, которые я здесь имел честь получить, я ничего сказать не имею, как изъявить мою наичистейшую благодарность. На некоторые же буду ответствовать повременно и мысль мою о Китайском торге изъяснить постараюсь. Предварительно то только сказать могу, что Иркутская губерния более страждет от пресечения сего торга, нежели Тобольская».

В письме от 5 ноября из Иркутска читаем: «Здесь все с нетерпеливостию ожидают ответа Китайского Трибунала о Кяхтинском торге и надеются, что ответ будет благосклонный». В письме от 14 ноября оттуда же: «Здесь ждут со дня на день и с величайшим нетерпением ответа от Китайцев по поводу открытия торговли в Кяхте» (перев. с франц.). В письме от 10 декабря оттуда же: «От Китайцев нет еще ответа, и все сроки прошли, в который оный ждали. Желательно, чтоб они согласились на открытие торга; если медленность их происходит не от упорства, то подождать не беда, долго ждали, немногое разности не делает; но если противное, то ладить с ними, видимо, мудрено». В письме от 6 февраля 1792 г. – уже из Илимска: «Если торговля с Кяхтой возобновится, что вероятно, то дешевизна еще увеличится во многих отношениях» (перев. с франц.); ниже в том же письме об Иркутске: «Это – складочное место для всей почти торговли в этой губернии, за исключением того, что

362

сворачивает от Якутска прямо на Енисейск. Когда я буду говорить вашему сиятельству о торговле с Кяхтой, я упомяну об этой. Но вам следует простить мне мою небрежность. Это однако не небрежность, особенно, когда дело идет об исполнении ваших поручений; но моя голова еще в большом беспорядке, и мне кажется даже, что моя память ослабела. Но я надеюсь, что приведу себя в порядок, и в более спокойном расположении постараюсь выполнить ваши приказания» (перев. с франц.). Следовательно, 6 февраля 1792 г. Радищев только собирается писать «Письмо о Китайском торге», и он должен сделать это по прямому поручению Воронцова, без сомнения хотевшего занять своего ссыльного друга делом, чтобы отвлечь его от печальных мыслей и создать для него атмосферу полезной деятельности. В следующем письме от 17 февраля Радищев опять пишет о Кяхтинском торге, отвечая на недошедшее до нас письмо Воронцова: «Илимск не может оживиться благодаря торговле с китайцами, как ваше сиятельство полагали. Вся его торговля мехами, – а другой у него нет, – ограничивается продажей оптом того, что город собирает в розницу у своих жителей, 30 – 40 тысяч белок самой невысокой породы» (перев. с франц.); выше: «уверяю вас... что не нуждаюсь ни в чем; а как только начнется торговля с Кяхтой, мы будем еще более обеспечены» (перев. с франц.). По-видимому, вскоре после этого Радищев написал «Письмо о Китайском торге»; это было не ранее весны 1792 г., так как в тексте «Письма» есть фраза (стр. 29): «Нынешнею весною в окружностях Илима лов был худ отменно»; «нынешняя весна» – несомненно 1792 года. Затем тема Кяхтинскои торговли на некоторое время исчезает из писем Радищева. Написав свой трактат, он отправил его Воронцову. Несомненно, препроводительным письмом при трактате было следующее недатированное письмо к Воронцову:

«Милостивый мой государь, граф Александр Романович. Препровождаю к вашему сиятельству некоторые примечания, которые угодно вам было приказать мне написать; надеяся на ваше снисхождение, я все писал, что мне в голову притти могло, и от пространства моего маранья произошло, что я умедлил сие доставить к вашему сиятельству, в чем покорнейше прошу меня извинить, поставя сию непоспешность на счет природной медленности разума, нежели на счет лености. Счастлив буду, если ваше сиятельство удостоите приложенное при сем прочтения, а еще более, если найдете в нем что-либо хоть вид полезного имеющее. С глубочайшим почтением имею честь быть вашего сиятельства, милостивого моего государя, покорнейший слуга А. Радищев».

Кроме того, в бумагах Воронцова сохранился еще один документ, относящийся сюда же; это – также записка Радищева о торговле с Китаем, составляющая как бы конспектное изложение итогов его обширного трактата и местами дублирующая его заключительную часть. Очевидно, Радищев опасался, что обширность трактата затруднит и прочтение и восприятие его, и послал Воронцову тогда же как бы записку об итогах его, своего рода экстракт из него. Вот эта записка: «Не знаю, милостивой мой государь, довольно ли я объяснил мысль мою и может ли изречение мое, к предлинному и, может быть, скучному сему письму случай подавшее, быть вероятным. Хотя впрочем нередко случается, что из самой среды зла рождается добро, и если мы соблизим все, нами сказанное, то из того явствовать будет, что перемежка в торгу с Китайцами 1-е) обыкновенным звериным промыслам в подрыв не была, и они от того не уменьшилися, ибо произведения оных находили полезные истоки не токмо внутри государства, но и в чужие земли; а может ли то быть полезно в теперешнем положении многих Сибирских округ, чтобы промыслы сии распространилися, остается, для меня по крайней мере, нерешенною задачею; 2-е) что скотоводство от того не потерпело, с одной стороны по той причине, что чрезмерно раздробленная закупка его произведений, в торге употребительных, раздробляя прибытки, делает и потерю их нечувствительною, и что сие обращается иногда в пользу граждан малоимущих; с другой же стороны, скотоводство не потерпело по той причине, что пределы

363

размножения оного у кочевых народов не от торга зависят, но от изобильных или тощих пажитей; 3-е) что земледелие не только от того не потерпело, но паче имело приращение размножением посевов льна в Иркутской и Тобольской губерниях, а 4-е) следствие того было размножение холста; 5-е) что из окрестностей Томска холст начинал уже составлять отрасль торговли; 6-е) что размножился расход в Сибири на Российские тонкие и толстые полотна, на пестреди льняные и полубумажные; * равным образом 7-е) на Российские выбойки, и что делали уже в России бумажные ткани иа подобие китайки, хотя в малом количестве; 8-е) что недостаток в чаю стал, особливо в последние годы, мало чувствителен и был бы еще меньше чувствителен, если бы пошлина с чая, из Европы привозимого, сравнена была с пошлиною Сибирского тарифа; 9-е) что Забайкальские жители, да и другие в Сибири, вместо кирпичного чая в затуране своем варили разные, ими собираемые, травы, не меньше как чай для здоровья человеческого благодетельные; 10-е) что Россия для Сибиряков стала известнее, и что они ездить стали в Москву и заводить торговые связи; 11-е) что наконец прерывка торга иа Кяхте на понижение курса действия не имела, ибо сей торг есть отъемный, меновой, и дебет и кредит его не входят в сумму торговых России оборотов с Европейскими государствами.

Но с другой стороны пользы торга с Китайцами суть сотичны; 1-е) обращение денег чрез возобновление торга сего усугубится всею суммою товаров Китайских, а действие того наипаче чувствуемо будет в Иркутске; 2-е) казенный пошлинный доход возобновится; 3-е) цены на мягкую рухлядь будут возвышаться хотя повременно, а сие обратится в пользу питающихся промыслом звериным и распространит между ими обилие, хотя мгновенно; 4-е) кожевенное рукоделие в Сибири получит паки великой исток, а в Иркутске будет вероятно иметь приращение; 5-е) плавание по Байкалу и Сибирским рекам усугубится, следственно и прокормление всех, от водоходства питающихся; 6-е) люди низкого состояния, питающиеся от нашествия других, иметь будут пропитание от гостеприимства, содержа постоялые дворы, приготовляя пищу людям и лошадям, и пр.; 7-е) имеющие в Иркутске лавки, анбары и домы для наймов получат избыточную за наем оных плату; 8-е) крестьяне питаться будут свойственною им отраслью прокормления – извозом, а сумма всего приобретаемого оным капитала есть весьма знатная; 9-е) купечество Иркутское, а паче так называемые посадские, могут иметь надежное пропитание, иные – дома, другие – отъезжая на Кяхту и на Енисейскую, Ирбитскую и Макарьевские ярманки, служа прикащиками или производя все на свой счет; 10-е) Китайские шелковые ткани дадут прочной и щеголеватой наряд Сибирскому народу, а вытканные по данным образцам могут в России заменять Французские и другие шелковые материи с большею выгодою, в рассуждении их доброты и прочности; 11-е) Российское шелковое рукоделие, рукоделие столь выгодное, ибо соединяется с земледелием, получит распространение и обилие от вывозимого шелка из Китая; 12-е) китайки дадут прочную и дешевую одежду многим в России состояниям; 13-е) Сибирский народ будет паки носить любимые им дабы * на рубахах; наконец 14-е) подешевеет вожделенное всеми питье, чай; Забайкальские жители завтракать будут по прежнему затураном, из кирпичного чая приготовленным; и я также, хотя недостатка в чае не имел, употребляя привозимый из Европейских государств, по возобновлении торга с Китайцами, буду пить чай гораздо охотнее, нежели теперь, по самой естественной и важной причине, что он будет лучше.

Противувеся все выгоды торга, производимого иа Кяхте с Китайцами, с выгодами, которые в несуществование оного возродиться могли, я


* Даб, на рубахи, в Сибири простым народом употребляемых, вывозили в год более 2.000.000 аршин, фанз – до 300.000 аршин, всего по цене гораздо более 200.000 р. Все сие количество заменяемо было Сибирским и Российским холстом и пестредью.

364

никакого не сделаю заключения, наипаче для того, что для надежнейшего о сих материях суждения надлежало бы мне долее пробыть в Иркутске, нежели как мне там быть случилося; а Кяхты я совсем не видал. Итак, все, мною сказанное, примите, милостивой государь, мимоходящими токмо размышлениями, а не достоверными следствиями непреложных посылок. Если время и лучшее познание переменит мои мысли в чем-либо в отношении торга на Кяхте с Китайцами, то, убедяся истиною, не постыжуся, признав ее, сказать: я заблуждал».

Через полтора года тема кяхтинского торга вновь появляется в письмах Радищева. В письме к А.Р. Воронцову от 13 сентября (1793 г.) Радищев пишет: «В один из последних дней у нас здесь было воспроизведение, но совсем в миниатюре, биржи или скорее разгрузочной пристани петербургской таможни. Это был Якутский караван, который проходил здесь, направляясь в Енисейск... В нынешнем году он был значительнее, потому что большая часть товаров пошла в Якутск для торговли с Кяхтой...» и далее описание маршрута каравана и др. В декабре того же года Радищев пространно остановился в письме к Воронцову на мысли о необходимости преобразовать Кяхтинский торг. Наконец, еще 20 ноября 1795 г. он писал Воронцову: «Единственный продукт нашей местности, который имеет сбыт в Кяхтинской торговле и идет иногда в обмен, являясь как бы термометром торговли вдоль течения Илима, а именно белка, очень вздорожала с тех пор, как китайцы возобновили свои посещения Кяхты. Причина на мой взгляд состоит не столько в сбыте ее, сколько в ее редкости (большое число охотников не дают белке времени размножаться) и в избытке звонкой монеты (курс был 35 в 1790 году и сейчас иной раз около 25 на Амстердам), которая с возобновлением торговли с китайцами притекла в Сибирь и сделала то, что за обмен медной монеты платят 5, 7, 10, а иногда и более. Это повышение цен на все товары, обмениваемые в Кяхте, сделало то, что в этой торговле нельзя получить никакого барыша на русских товарах и что все прибыли получаются с китайских товаров, что вызвало повышение цен на них более чем вдвое. Это имело даже хорошие последствия: даба, т. е. ткань синего цвета, столь дешевая раньше, теперь не может быть более употребляема всем простым народом. Во время торговли с китайцами начинает распространяться культура льна, а по вышеуказанной причине ее увеличивают вдвое, ибо носят полотняные рубашки. Можно было бы в короткий срок написать целый том на эту тему, но я не хотел бы этим предметом утомлять внимание вашего сиятельства по крайней мере в настоящее время» (перев. с франц.).

Предложение А.Р. Воронцова заняться вопросом о торговле с Китаем было, пожалуй, толчком для Радищева, но не основной причиной, заставившей его приняться за изучение этого вопроса.

Работая в Коммерц-коллегии и таможне, Радищев знал, конечно, какое значение придавалось торговле с Китаем. Поэтому естественно, что он сразу же ухватился за возможность вникнуть в сущность торговли России на Востоке. Этим он удовлетворял свою потребность глубже понять нужды народного хозяйства России и одновременно выполнял желание своего заступника и покровителя.

Вопрос о торговле России с Китаем был в то время актуален. В истории внешней торговли царской России с Дальним Востоком в XVIII в. Китай занимал первое место. В конце царствования Екатерины II было сделано несколько попыток установить дипломатические и торговые отношения и с Японией, но они оказались неудачными (Исторический журнал, 1937, № 3 – 4, стр. 233 – 235). Первые попытки сближения России с Китаем начинаются еще с середины XVI в. при Иване IV. На ряду с колонизацией Сибири в течение XVII и XVIII вв. ведется политика укрепления торговых взаимоотношений России с Китаем. В 1689 г. заключается льготный для Китая Нерчинский договор, так как торговля с Китаем считается чрезвычайно важной для сбыта пушных богатств Сибири. «Московский великий государь» с надеждой смотрит на китайский рынок,

365

поскольку поступавший в казну в виде «ясака» пушной товар не поглощался внутренним рынком и продажей его в Турцию, Иран (Персию) и Западную Европу. Петр I предпринял энергичные меры для организации торговли сибирским товаром с Китаем. Одним из основных вопросов восточной политики при Петре было установление соседских отношений через Сибирь с Китаем. Но из этого ничего не вышло. Китай относился отрицательно к торговле с Россией. В 1727 г. России удалось заключить Кяхтинский договор (трактат) с Китаем, ратифицированный и размененный в 1728 г. По этому договору Китайское правительство открыло для русско-китайской торговли два пограничных пункта: один на р. Кяхте, другой на Аргуни около Нерчинска (урочище Цурухайту). В результате Кяхтинского договора русско-китайская торговля оживилась. Наиболее успешно стала она развиваться на р. Кяхте, где и возникло одноименное селение Кяхта. С 1743 г. Кяхта по сенатскому указу стала торговой слободой. Ныне Кяхта (б. Троицкосавск) – город, районный центр в Бурят-Монгольской АССР, в 230 км к югу от Улан-Удэ.

При Петре III казенная торговля с Китаем за невыгодностью была отменена (В. Пичета. История народного хозяйства России. 1923, стр. 24). В связи с этим Кяхта потеряла то значение, которое она имела согласно торговому договору 1727 г., разрешавшему свободную торговлю в Кяхте для России и Китая. А Екатерина II именным указом от 31 июля 1762 г. в числе многочисленных монополий отменила монополию на право торговли с Китаем (Полное собрание законов, т. XVI, стр.31 – 38, №11630). Хотя эта мера Екатерины и дала больше простора торгово-промышленной инициативе, торговля с Китаем не подвинулась вперед. «Неприятности и остановки в торговле с Китаем не прекращались и после 1762 г., когда так называемый Китайский караван был отдан в вольную торговлю; с 1762 до 1792 г., в течение 30 лет, торговля с Китаем останавливалась 14 раз. Русское правительство, ради Китайского рынка для Сибири, было в высшей степени осторожно в своих отношениях к китайцам, но согласия с ними не было» (Фирсов. Чтения по истории Сибири, вып. II, ГИЗ, 1921, стр. 36). Насколько велика была заинтересованность в установлении нормальной торговли с Китаем и как велика была осторожность правительства Екатерины II, чтобы не допустить осложнений в торговле с Китаем, видно из факта, который приводит Фирсов в «Чтениях по истории Сибири (вып. II, стр. 26): «экспедиции проф. Лаксмана, отправленной в 1791 году на казенный счет в Японию, было запрещено производить изыскания нового пути по р. Амуру, дабы тем не возбудить подозрений в Китайском правительстве и в переговорах об открытии взаимного торга не подать повод к новым затруднениям».

Вопрос о торговле с Китаем на Кяхте интересовал многих современников Радищева. Кн. Щербатов в 1788 г. писал, что «Китайский торг стал рушен от несогласия нашего с Китайцами». Известные ученые путешественники Лепехин и Паллас, о которых Радищев упоминает в одном месте своего «Письма о Китайском торге», оставили ряд интересных свидетельств, относящихся к торговле на Кяхте. М. Чулков в своем многотомном сочинении «Историческое описание Российской коммерции при всех портах и границах с древнейших времен до настоящего времени» (1785) в книге 1-й и 2-й III тома подробно останавливается на Иркутске, Кяхте, торговле с Китаем и Монголией через Кяхту, приводит документы по торговле России с Китаем. Радищев несомненно знал эту работу Чулкова. Знаком был Радищев и с произведением Лепехина и с «Путешествием по разным провинциям Российского государства» Палласа, который (в третьей части, изд. Академии Наук в 1788 г.) обстоятельно описывает на протяжении 47 страниц состояние китайского торга на Кяхте в 1770 – 1772 гг.

Заминки, прекращение торговли с Китаем служили предметом специального обсуждения в Комиссии о коммерции. Одну из главных причин, создавших неблагоприятный торговый баланс и низкий вексельный курс, эта комиссия видела в 1788 г. в прекращении торговли с Китаем. На это

366

же указывали в своих мнениях о причинах низкого вексельного курса и русские купцы, подчеркивая необходимость возобновления торговли с Китаем.

Когда Радищев приехал в Сибирь, торговля с Китаем была остановлена вследствие трений с китайским правительством. Возобновлена она была в 1792 г.

После подробного разбора значения Кяхты для торговли России в «Письме о Китайском торге» Радищев приходит к выводу: «Пресечение оного (Кяхтинского торга, – Ред.) не есть столь великий вред, как то обыкновенно представляется... и если я говорю, что не так велик вред от пресечения торга на Кяхте, как кажется, то не утверждаю, что его возобновление было вредно; ... какое действие открытие торга на Кяхте будет иметь – не знаю. Китайский торг не к пользе России надлежит относить, но к пользе Сибири, или же некоторой ее части, почти только лежащей по сю сторону Енисея». Некоторая неопределенность этого вывода вытекала в известной мере из того, что, Радищев не делал окончательных заключений до тех пор, пока не изучит вопроса до конца. При этом он сомневался в точности части сведений, которыми располагал. На это он указывает сам в «Письме о Китайском торге»: «Передо мною лежит теперь ведомость без году отпущенных в Китай товаров. В[аше] С[иятельство] довольно знаете, коликую степень вероятности все таможенные ведомости иметь могут; но за неимением лучших исчислений, они бывают основанием». Радищев придавал большое значение статистическим данным. В «Записке о законоположении», написанной почти на десять лет позже «Письма о Китайском торте», Радищев снова, но уже более обстоятельно, говорит о необходимости точных статистических сведений при решении государственных вопросов.

Ключом к пониманию причин кажущейся неопределенности мнения Радищева о китайской торговле служит также следующее принципиальное заявление, сделанное им почти в начале «Письма о Китайском торге»: «В Европе говорят, что все преграды в торговле вредны, ибо сама себя содержит всегда в неизбежном равновесии. Если бы захотели следовать новейшему мнению относительно внешней торговли, то возобновление торга с Китаем выходило бы из оного естественным следствием. Но как оное в России в строительстве государственном не приемлемо (разр. наша, – Ред.) и принято быть не может, то, следуя противному мнению, посмотрим, чего Сибирь и Россия пресечением торга с Китайцами лишается». Словам Радищева: «и принято быть не может» не следует придавать принципиального значения, так как Радищев в «Письме о Китайском торге» почти во всех своих рассуждениях выступает сторонником свободной торговли.

Радищев думает о развитии отечественной промышленности, но исходит из интересов не столько купечества, сколько крестьянства. Вступаясь за крестьян, он готов отдать даже предпочтение деревенским кустарным промыслам перед большими мануфактурами, поскольку «обыкновенные мануфактуры», как он поясняет в «Письме о Китайском торге», «не исключая английских и французских, полезны тем, что дают пропитание многому числу бедных граждан, и за каждые 200, 300 или 1000 человек, получающих хлеб насущный, обогащают одного или двух граждан, в то время, как рукоделие, не обогащая ни одного, многим частным и большой частью сельским жителям доставляет большое питание». Радищев в «Письме» с ненавистью говорит и о роли скупщика-купца, живущего за счет труда крестьянина. «Один из 100 или из 200 крестьян, – пишет Радищев, – живет не в долгу, другие все наемники и работают на давших им задатки. Всю свою добычу запродают заранее, а корыстолюбивые и немилосердные торговцы пользуются трудами их и обогащаются». Радищев не может примириться с тяжелым положением крестьянина и поэтому выступает не только против помещика, но и против купца, когда последний становится угнетателем крестьянина. Требования земледелия и крестьянского рукоделия Радищев кладет во главу угла в вопросе о китайской торговле.

367

В одном из писем к Воронцову он прямо заявляет, что «из-за торговли забывают земледелие, которое было бы полезно, тем более что это торговля хищная и убивает в сердцах людей всякий зародыш жалости». В «Письме о Китайском торге» в своих доводах как за, так и против возобновления торговли России с Китаем, Радищев главным образом ищет выгод от торговли с Китаем для крестьянина и зверолова. Он констатирует, что возобновление торговли с Китаем выгодно, поскольку: 1) цены на мягкую рухлядь, т. е. пушнину, будут постепенно повышаться, а это благоприятно отзовется на положении селян-промышленников, которые занимаются «промыслом звериным». 2) Сельские жители получат дополнительный заработок от проезжающих купцов в виде платы за пищу, сено, овес и пр. Кроме того увеличится доход крестьян от извоза, что особенно полезно для них, так как сумма дохода от последнего велика. 3) Возобновится ввоз шелка-сырца, а от этого «распространится российское шелковое рукоделие, столь выгодное, ибо соединяется с земледелием».

С другой стороны, Радищев подчеркивает, что прекращение торговли с Китаем привело к увеличению земледелия в связи с посевом льна в Иркутской и Тобольской губерниях, в результате чего «явилось размножение холста», который в окрестностях г. Томска начал продаваться, как товар, положив этим начало новой отрасли торговли. От прекращения торговли с Китаем Россия в этом смысле не только не проиграла, но и выиграла, так как обыкновенные звериные промыслы не уменьшились, а пушнина нашла себе сбыт не только внутри страны, но и за границей.

Останавливаясь на зверобойных промыслах, Радищев, оставаясь верен себе, сожалеет звероловов, у которых «пропитание ненадежно». Ему не нравится, что «звериные промыслы» отвлекают население от земледелия. Радищев не видит вреда от прекращения торговли с Китаем и для скотоводства. Взвешивая пользу и вред от возобновления торговли на Кяхте, с точки зрения развития земледелия, крестьянских ремесл, улучшения условий жизни крестьян, Радищев воздержался от окончательного заключения: выгоден или нет китайский торг. Для нас эта осторожность Радищева, не имевшего всех данных для решения конкретного вопроса, следует ли возобновлять китайский торг, нисколько не умаляет ценности «Письма о Китайском торге». Вполне вероятно, что если бы Радищеву пришлось решать вопрос о китайском торге не в условиях ссылки, если бы он мог побывать лично на Кяхте, то он сказал бы свое окончательное миение. Радищев несколько раз упоминает в «Письме» о необходимости побывать на Кяхте, чтобы иметь возможность потом притти к твердому мнению о китайском торге.

При сравнении «Письма о Китайском торге» со всем, что говорилось в различных комиссиях о китайской торговле при Екатерине II, сразу бросается в глаза разница принципиальных положений в решении вопроса. Если для Палласа, Лепехина, Чулкова и для различных комиссий вопрос сводился к требованиям «коммерции», то для автора «Путешествия» основное было в пользе китайской торговли для крестьянства.

Рассматривая вопрос о китайском торге, исходя из потребностей всего населения Сибири и России в целом, Радищев особенно выделяет из всех товаров значение чая в торговле с Китаем. Выдвигая из всех товаров на первое место чай, Радищев подметил основную линию торговли с Китаем, которая еще только вырисовывалась в XVIII в., поскольку в торговом балансе пушнина занимала почти такое же место, как и чай. Только в следующем столетии стали тесно связывать торговлю на Кяхте с вопросом о чае.

Радищев стоит за возобновление торговли с Китаем еще и потому, что, по его мнению, остановка торга на Кяхте не повлияла на понижение курса, «ибо сей торг есть отъемный, меновой, и дебет и кредит его не входит в сумму торговых России оборотов с Европейскими государствами». Процитированные слова из приложенной к «Письму» «Записки» противоположны тому, что доказывалось в Комиссии о коммерции в 1788 г.

368

и поддерживалось современниками Радищева, видными государственными деятелями царствования Екатерины II. Выступая против распространенного в то время взгляда, согласно которому причину низкого вексельного курса видели в прекращении торговли с Китаем, Радищев дает свое объяснение причине понижения вексельного курса в России.

Вопрос о низком вексельном курсе в XVIII в. имел свою историю. Для разрешения этого вопроса Екатерина II создала специальную комиссию «о причинах и способах поднятия вексельного курса». Результаты работ этой комиссии освещены H.H. Фирсовым в статье «Вопрос о причинах падения вексельного курса России и о средствах к его возвышению в царствование Екатерины II», помещенной в книге «Исторические характеристики и эскизы» (т. I, Казань, 1922, стр. 188 – 241).

Радищев отрицал влияние китайского торга на низкий вексельный курс, исходя из положения, что китайский торг – меновой и не влияет на торговый оборот России с европейскими государствами. Характеристика Радищевым китайского торга, как меновой торговли, правильна. Это подтверждает и Паллас, наблюдавший в 1770 – 1772 гг. торговлю на Кяхте; он записал в своем «Путешествии» (ч. III, 1788, стр. 182): «торг с Китаем производится меною товара на товар». Меновою торговля на Кяхте была и в XIX в. Об этом говорит К. Маркс, прекрасно знавший все особенности мировой торговли, ссылаясь в своей работе «К критике политической экономии» на Кяхту, как на пример меновой торговли. Маркс пишет: «Серебро служит мерою цен в торговом обороте между Сибирью и Китаем, хотя эта торговля на деле является простой меновой торговлей» (Партиздат, 1935, стр. 81); и ниже Маркс еще раз подтверждает это: «Пограничная торговля на Кяхте представляет собою фактически и согласно договору меновую торговлю, в которой серебро – лишь мера стоимости. Война 1857 – 1858 гг. заставила китайцев продавать не покупая. Считаясь с буквальным текстом договора, русские перерабатывали французские пятифранковые монеты в грубые серебряные товары, которые служили средством обмена» (стр. 145). Исключив с достаточным на это основанием кяхтинскую меновую торговлю из числа причин низкого вексельного курса, Радищев причину его объясняет падением курса русских бумажных денег. Так, говоря о привозе чая из Китая, он задает себе вопрос: «Для чего же ныне за рубль дают 27 – 28 стиверов» (стивер или штивер – голландская монетная единица, 1/20 гульдена); и сам отвечает: «для того, что торгуют не на серебряный рубль, но на бумажки. Приложи же к бумажному рублю промен на серебряные деньги, то курс будет равный (al pari)». Здесь же Радищев выдвигает и другой момент в объяснение причины низкого вексельного курса: «Торг на Кяхте тогда бы мог великое иметь на курс действие, если бы, заменив многие статьи европейских товаров, тем бы не уменьшался и вывоз некоторых наших товаров...» и т.д.

Мнение Радищева, что обесценение бумажных денег есть причина низкого вексельного курса, правильно. К такому же выводу после специального изучения вопроса о причинах низкого вексельного курса в царствование Екатерины II пришел и Фирсов, говоря: «следует признать, что с 1788 года по 1793 год включительно падению стоимости русского ассигнационного рубля принадлежит преобладающее значение на вексельный курс России».

Выход из положения Радищев видел не в бесцельных разговорах о торговом балансе, а в развитии отечественной промышленности, в разработке полезных ископаемых. Недаром в «Записках путешествия в Сибирь» в «Дневнике путешествия из Сибири» Радищев регистрирует все виды полезных ископаемых, попадавшиеся ему в пути.

Итак, чрезмерный выпуск бумажных денег в связи с многочисленными войнами – причина падения бумажного рубля; это мнение Радищева правильно разрешало вопрос. Радищев осуждал финансовую политику Екатерины II, когда печатный станок работал чересчур усиленно. Радищев относился к войне, как общественному явлению, отрицательно по

369

соображениям экономического и гуманного характера, а это заставляло его внимательно следить за последствиями современных ему войн. Отсюда вполне закономерно, что в «Письме о Китайском торге» мы находим такое правильное указание: «Эпоха уменьшения сребряных денег есть начало войны со шведами. Неужели каждый год война стоила 40 миллионов? Может быть, ибо умножением денег цена на все умножалася».

Это указание и мысль, высказанная Радищевым в конце этой цитаты, что турецкая война 1787 – 1791 гг. и одновременная с ней шведская война (1788 – 1790; именем последней Радищев покрывает обе войны) стоили больше, чем предыдущие войны, полностью соответствуют действительности. Чтобы убедиться в этом, стоит только сравнить указания Радищева с таблицей доходов и расходов с 1763 г. по 1794 г., составленной И.С. Блиох в его книге «Финансы России» (т. I, стр. 51 – 62). Рост выпуска ассигнаций был таков: к 1774 г. до 20 млн., к 1786 г. – 46.2 млн., к 1796 г. – 157.7 млн. Отношение же между ассигнационным рублем и серебряным, который оценивался выше первого, установилось такое: в 1786 г. – 98 коп., в 1788 г. – 92.75 ков., в 1789 г. – 91.75 коп., а в 1790 г. – 87 коп.

Подметить появление высокого лажа к концу Шведской войны Радищеву помогло, по всей вероятности, то обстоятельство, что до этого времени лаж был настолько незначителен, что колебания его не имели особого значения. Начиная же с 1790 г. лаж повышается, находясь в течение 1790 – 1794 гг. в строгом параллелизме с движением количества ассигнаций (Туган-Барановский. Бумажные деньги и металл. Пгр., 1917, стр. 94 – 96).

Мысль о вредном влиянии на народное хозяйство России чрезмерного выпуска бумажных денег волновала Радищева; в царствование Екатерины II сильно возросли прямые и косвенные налоги. Долг внешний и внутренний в связи с войнами возрос к концу царствования Екатерины до 126 млн., а государство в это время получало доход средним числом 65 млн. (В.О. Ключевский. Курс Русской истории, ГИЗ, 1937, ч. V, стр. 169 – 170). Через десять лет в «Записке о законоположении» Радищев снова возвращается к вопросу о вреде большого выпуска бумажных денег. Он предостерегает здесь правительство Александра I от вредных экспериментов в области финансовой политики, имевших место при Екатерине II.

Радищев хорошо знал не только из литературы, например, из журнала «Das graue Ungeheuer» («Седое чудовище»), издаваемого немецким журналистом Векрлином, о судьбе которого он говорит в «Путешествии» (глава «Торжок»), но и лично характер финансовой политики при Екатерине II. В «Седом чудовище» в заметках за 1787 г. о России Векрлин писал: «О русско-турецкой войне говорят, что это лишь финансовая спекуляция, рвотное средство»; «одним словом, у двора нет никакой определенной и прочной финансовой системы» (Я.Л. Барсков. Материалы к изучению «Путешествия». 1935, стр. 463).

В «Записке о законоположении» Радищев уже грозит правительству Александра I возможным государственным банкротством, заявляя, что «прилив денег бумажных есть зло; поток плотины разорвавшейся покроет все торговые обращения – земледелие и рукоделие будут томиться, и число монеты бумажной возрастет до того, что цена ее будет меньше, нежели лист бумаги, на нее употребляемой; тогда – .подчеркивает Радищев – настанет час гибели, час государственного банкротства». Для того же, чтобы этого не случилось, правительство Александра I должно упорядочить денежное обращение, которое находится, по замечанию Радищева, «в ближайшем и теснейшим союзе с народным благосостоянием». Радищев предлагает в дальнейшем выпуск денег поставить в строгое соответствие с народным капиталом. Для «суждения же о сем, по возможности, нужно кажется иметь ведомости», в которых должны быть сосредоточены, по мнению Радищева, все данные о народном капитале и о состоянии финансов в данное время.

В «Письме о Китайском торге» Радищев останавливается и на причинах, мешающих росту внутренней торговли. Одним из основных недочетов

370

внутренней торговли России XVIII в. было плохое состояние путей сообщения, как сухопутных, так и водных. Начиная с Петра I предпринимались меры к упорядочению путей сообщения, но все делалось так безобразно медленно, что еще в первой половине XIX в. сухопутные дороги, не исключая даже наиболее значительных трактов, находились в ужасном положении (Я. Л. Барсков. Материалы к изучению «Путешествия», стр. 351). На плохое состояние дорог Радищев указывает, начиная с «Путешествия» вплоть до «Письма о Китайском торге». Об этом он говорит и в «Записке путешествия в Сибирь», «Дневнике путешествия из Сибири» и в письме к А. Р. Воронцову из Тобольска от 29 мая 1791 г.; здесь он делает такое характерное замечание: «Сказывают, что крестьяне здешние недовольны будут, если родится много хлеба: уплата податей будет для них затруднительна. Чрезмерное пространство, на коем население рассеяно, и недостаток сообщения водного с Россией делают сие вероятным». Понимая хорошо, насколько важны хорошие пути сообщения для внутренней торговли, Радищев старается собрать все сведения, касающиеся этой отрасли народного хозяйства. Так, в письме к Воронцову от 30 мая 1791 г. он пишет: «Ничего я не видывал простее, как суда, в которых возят в Тобольске хлеб. Представьте себе четвероугольную лачужку, в которую лазят в служебное окно: вот истинная форма здешних хлебных барок. Во многих отношениях здесь люди целым столетием отстали от Великороссиян. Большие суда, употребляемые на Сибирских водах, точно такого же построения, как Волжские, но не столь хорошей отделки». Интересуясь состоянием внутренней торговли, Радищев и в «Записке» и в «Дневнике», и в письмах к Воронцову отмечает дни, в какие бывают базары в той или иной местности, и те товары, которые ему удалось заметить в продаже, и их цены, а также стремится установить линии перемещения некоторых видов товаров. Привлекают его внимание и ярмарки, Ирбитская, Макарьевская и другие, значение которых, как центров торговли, он ставит высоко.


Финкельштейн Н.А. Комментарии: Радищев. [Письмо о Китайском торге] // Радищев А.Н. Полное собрание сочинений. М.;Л.: Изд-во Академии Наук СССР, 1938-1952. Т. 2 (1941). С. 360—370.
© Электронная публикация — РВБ, 2005—2024. Версия 2.0 от 25 января 2017 г.